Мы еще долго шутили, что, если бы не я, Серёня бы не поступил в свою академию. Правда, моя мама не выносит этих шуток. Понятное дело: ему, мол, помогла поступить, а сама…
«Слышала? У Тэты с Толиком ребенок будет», – написал тем временем Серёня.
Я раскрыла рот.
«Правда?! Я ее видела в позапрошлые выходные! Она ничего не сказала!»
«Мне Толик сказал».
Я покачала головой. Надо же! Толик был Серёниным другом, на пару лет старше. Татка – моя ровесница! Мы всегда прикалывались, когда приходили к ним в гости, искали у них предметы быта на букву «Т», чтобы все было гармонично – и имена хозяев, и мебель. А теперь они… У них…
«Молодцы, что ж», – медленно набрала я.
«Ну не знаю. Татке придется академ брать. Смысл был на химфак поступать?»
«Возьмет и вернется. Или не вернется. Свет клином не сошелся на вашем высшем образовании. Зато, когда ей будет тридцать, у нее будет взрослый ребенок».
Мы говорили о Татке и Толике, но ясно было – на самом деле мы говорили о себе. Так всегда бывает: обсуждаешь чьи-то отношения, а на самом деле, внутри, думаешь о себе. А я? А у меня будет ребенок?
«Взрослый? – прицепился к словам Серёня. – Ему будет одиннадцать!»
«А ты считаешь, что одиннадцать – это малыш? – усмехнулась я. – Смотри-ка!»
И я выслала ему единственную нашу общую с Лилькой фотографию из примерочной рынка.
«Кто это?»
«Мой ребенок».
«Угу».
«Прости, что только призналась».
«Да хорош. Где ты ее взяла?»
«Удочерила. – И, не сдержавшись, добавила: – Ты ж меня бросил. А мне хотелось семью. Решила начать не с мужа, а с ребенка».
«Тебе никто не даст удочерить ребенка!»
Я фыркнула. Почему он не отшучивается? Повелся, что ли?
«Серёня, ну такова жизнь. Бросил – смирись».
«Я тебя не бросал!»
«А как это называется?»
«Слушай, просто нам еще рано отношения оформлять. И ребенка заводить тоже рано. Поверь мне, я с Настькой насиделся уже. Реально тяжело с детьми».
«Одно дело – с племянницей сидеть, а другое дело – со своим!»
«Да одно и то же! Тяжело. Но я не только поэтому считаю, что рано».
Наверное, он хотел, чтобы я спросила: «А почему?» Но я молчала.
«Сказать почему? – не выдержал Серёня. – Хочешь, скажу, почему я тебя, как ты говоришь, бросил?»
Я затаила дыхание. Неужели правда скажет?
«Галь, ты все время всем недовольна. Тебе все всегда не нравится. Ты все норовишь переделать по-своему. Меня это пугало всегда. И я не уверен, что мы готовы к тому, чтобы жить вместе».
«Ты о чем? – потрясенно спросила я. – Что мне не нравится?»
«Да всё! Квартира, которую я снял! Свитер, который я себе купил! Тебе даже друзья мои не нравятся».
«Почему не нравятся?!»
«Откуда я знаю – почему. Вот смотри: я тебя спросил, как ребята, а ты меня – спросила?»
Я молчала, потрясенная. Отвела взгляд от диалога. Обнаружила, что и Отарик, и Вадик ушли. Оба оставили обиженные сообщения. Вопрос от Вадика был таким: «Как ты думаешь, если я приглашу Ларису Липатову на концерт „Ночных снайперов", она согласится?» Мне хотелось написать: «Нет!» У меня все плохо, так и Лариска обойдется без счастья. Но я приписала: «Не знаю». Это было честно.
Что ответить Серёне, я не знала. Да, я иногда пыталась ему помочь. Что-то советовала. Но я никогда не думала, что мои советы он воспринимает так болезненно. Словно я им командую.
«Не буду я никем командовать, – пробормотала я, – больно надо. Пусть все без меня справляются. Мне вообще плевать».
«Ладно, прости, я не должен был тебе этого говорить», – написал Серёня.
Ага, «прости», ага, «не должен». Шандарахнуть по башке со всей дури, а потом миленько улыбнуться – «прости».
«Все нормально, – наконец выдавила я. – Прости, мне надо идти».
И вышла из «ВКонтакта». Хорошо, что вернула ему его «прости». Мне оно без надобности.
Я подкатила стул к окну. Уперлась локтями в подоконник, положила голову на сцепленные руки. Долго смотрела, как мелко и дробно сыплет дождь, и думала: почему меня так задели Серёнины слова? Да, я и правда часто вмешиваюсь во что-то, пытаюсь «переделать по-своему», как он сказал, но мне всегда казалось, что люди довольны, что я им помогаю. Он сам был доволен! А если бы я не забрала Лильку с собой, чем бы закончилась ее встреча? Лариска, Лёвка – все ждут, что я решу их проблемы. Но я никогда не думала, что Серёню это раздражает.
Больше всего меня расстраивало то, что он никогда мне об этом не говорил. Молчал и злился про себя. Это было ужасно обидно. Как будто танцуешь с человеком на дискотеке, душевно так танцуешь, выкладываешься, а он тебе пишет потом: «Ты так смешно двигаешься!» Чувствуешь себя идиоткой.
Вот и сейчас. Я ощущала себя последней дурой. Хотелось плакать – в такт дождю.
Я зарылась под одеяло, спрятала нос в подушку и зажмурилась. Скорей бы закончился вечер и начался новый день. Я всегда верила в новый день.
Утром меня разбудила эсэмэска. Серёня. «Она не твоя дочка! Ее зовут Лиля, а ее родителей – Евгения и Егор. Нашел у тебя в друзьях в „ВК"».
Я ждала от него совсем других слов… Но я улыбнулась. Дурак! Повелся все-таки! Приятно.
Глава двенадцатая
Стрекоза
Дождь к утру перестал, но за окном все было мутно-зеленым, как сыворотка бабы-Клавиного творога. Весна, называется! Нос не хочется из-под одеяла высовывать, не то что на улицу идти. Но надо, надо вытаскивать себя за волосы из мрачности.
Я отложила телефон и пошла в ванную, а мысли поплыли по коридору за мной. Как там он сказал вчера? «Командуешь…», «Все по-своему хочешь переделать…».
– Да пошли вы все! – буркнула я, сплюнув.
Облачко пены от пасты улетело в водосток. Я завернула ручку крана, посмотрела на себя в зеркало. Да, правильно. Пусть все валят. И Серёня. И Лариска. И Лёвка.
Встану завтра за прилавок. С другой стороны будет наплыв клиентов, как всегда по воскресеньям. У Лариски глясе не получится, у Лёвки – матчу заварить. «Галь!» – позовут. А вот шиш! Без меня, чуваки. Без контроля моего.
Бу-у! – из комнаты.
Потом опять. И еще раз. Лилька. Бомбардирует эсэмэсками в субботу с утра.
