Лиля покорно взяла протянутый мобильный, который успел зарядиться.
– Алло, мамуля! Нет, я не дома. Я на секундочку забежала во второй подъезд к Наташке перед уроками. Понимаешь, у нас сегодня презентация одного проекта. Мы вчера решили все сделать в стиле оригами, а пару бабочек не успели сложить. Да, прости, мне просто очень жалко было тебя будить. Я знаю, да, прости. Ну мне немножко осталось, вот еще одну бабочку и цикаду, я быстро, ладно? Я к девяти приду. Да, мне ко второму сегодня. Вот как раз проект надо подготовить. Да, прости, в следующий раз предупрежу заранее.
Когда она закончила разговор, я присвистнула.
– «Ну ты горазд пули лить!» – процитировала я Кроша из «Смешариков», а она закусила губу и отвернулась. – Я прям не ожидала, что ты так виртуозно врешь! Думала, что ты начнешь сейчас бекать-мекать, а мама твоя будет тебя пытать и догадываться. А ты прямо как по писаному. Оригами еще приплела. Класс!
– Оригами – это правда! – вспыхнула она. – Я хорошо оригами складываю!
Она потянула носом.
– Не шмыгай, – мрачно велела я. – Салфетки на подоконнике. Не для оригами, для носа!
– Вы прямо как моя мама!
Меня это сравнение слегка разозлило. Прячется в моей «берлоге» от мамаши и меня же с ней сравнивает! Но сил ее поучать у меня уже не было, поэтому я просто сунула ей коробку салфеток («Ой, какая прикольненькая! С Angry Birds! Где вы такую купили?»), повалилась на кровать и, нащупав подушку, подсунула ее под голову.
Я плохо помню, как мы провели следующий час. Кажется, она собирала фигурки из бумаги, пытаясь доказать, что она «не все наврала». Как будто бумажная ящерица отменяла ее уверенный тон и фразы без пауз. «Алло, мамуля! Я на секундочку забежала к Наташке!»
Еще она снова восторгалась моими штуками, особенно коллекцией мягких игрушек. Серёня дружил с художницей, которая делала мягких зайцев с большими серьезными глазами и нестрашных зеленых и фиолетовых монстриков, и на каждый праздник я получала нового «друга». Я иногда проваливалась в дрему, а иногда выплывала и что-то отвечала ей. Кажется, диктовала какие-то цифры. То ли дату рождения, то ли номер телефона своего. Что-то ей там нужно было от меня, и я сдалась, лишь бы отвязалась. Помню точно, что не имя свое.
В девять утра слова у меня кончились, мысли тоже, веки были как намагниченные, так что я просто молча встала и вышла в прихожую. Там посмотрела на себя в зеркало. «Зеленая, как щавель», – сказала бы про меня мама. А Лиля застряла в комнате. Я вставила в дверь ключ и провернула намеренно резко, с грохотом, чтобы девочка поняла намек. Лили по-прежнему не было, зато засветилась щель между баби-Клавиной дверью и полом.
– Ну, ты скоро? – раздраженно спросила я. – Ошибки, что ли, в мемах ищешь?
– Простите…
Она появилась в прихожей, шмыгнула носом, сделала бровки домиком.
– Эти штучки оставь для мамы, – предупредила я. – Мне на работу к двенадцати.
Лиля кивнула, вышла из квартиры, обернулась и помахала рукой, но я вышла за ней.
– Иди.
– Да я дойду, тут всего два этажа.
Я прикрыла глаза, склонила голову набок и скрестила руки на груди. Когда послышались ее легкие шаги, я открыла глаза, а когда услышала: «Ну наконец-то! Лиль, ну ты соображаешь, в школу пора», то, не дослушав, вернулась и хлопнула дверью.
У себя в комнате, растянувшись на кровати, я увидела, что сделала Лилька, – прицепила всех зверей, которых подарил мне Серёня, к бортику моей кровати: кого-то – за передние лапы, кого-то за шею. Но теперь они все таращились на меня, словно видели в первый раз. Я фыркнула, и мне вдруг стало уютно, как дома у мамы. Я натянула одеяло до самого носа и отрубилась.
Меня разбудил грохот кастрюль. Судя по запаху, баба Клава уже занялась своим мелким бизнесом. Я представила, как вхожу в кухню, а она следит за мной водянистыми, цвета сыворотки, глазами, а в кислом воздухе висит вопрос: «Возьми творожку-то хоть грамм сто, помоги старухе, а?»
Я открыла глаза и на секунду увидела квартиру Серёни, которую он снимал в центре, залитую светом, с книжным шкафом, где однажды я нашла «Карлсона…», сдула пыль и читала, читала, читала всю ночь. Смеялась. Вспомнила его квартирную хозяйку, в платке с надписью «Венеция» и в пальто какого-то скромного цвета. Она всегда приходила по звонку и очень долго извинялась за что-то, прежде чем взять у Серёни деньги. Потом вспомнила Серёнины руки и его мокрую от моих слёз куртку и заплакала.
Звери глазели на меня, но от душевной боли по телику рекламируют успокоительное, а не вытаращенные глаза и мягкие лапы зайцев и монстриков.
Глава четвертая
Ревизор
В нашем районе много разных мест, где можно потусоваться: есть и боулинг, есть и рестораны на любой вкус – и с японской кухней, и с итальянской. Есть и кафешки: попроще – на фуд-корте торгового центра, покрасивее – рядом с тем же центром. Но я считаю, что самый лучший кофе в нашем районе варят за скромной стеклянной дверью заведения, расположенного между аптекой и сберкассой. Наверное, я так думаю потому, что пять дней в неделю этот кофе варю там я.
Я – бариста, кофейных дел мастер. Я разбираюсь в кофе, знаю все о зернах, о помоле, об ароматах и, конечно, умею варить его. А также правильно подавать и, что восхищает моих друзей больше всего, рисовать на поверхности напитка разные узоры: сердечки, листики, следы лапок и даже мордочки животных. Сами кофе-мейкеры относятся к латте-арту спокойно, то есть когда мы пьем кофе дома, то ничего себе на поверхности кофе не рисуем. Для нас важнее другое – сложный аромат кофе, вкус и послевкусие. Но на посетителей эти штучки действуют. Каждый раз, когда я рисую на капучино цветок или рожицу, слышу восторженное «ах!», и это приятно.
Вообще умение добавить правильное количество молочной пены в макиато и отличить на вкус марагоджип из Бразилии от такиры из Венесуэлы – это далеко не все, что должен уметь бариста. Контакт с людьми – вот на что я посоветовала бы сделать упор тем, кто гуглит «как стать баристой» и копит деньги на питерский Институт кофе и чая. Человек приходит за настроением, и ты обязан сделать все, чтобы оно стало отличным. Бариста должен улыбаться, даже если ему в сотый раз за день приходится объяснять, чем отличается капучино от американо и какое молоко добавляется в топленый кортадо («Топленое! Тадам!»).
Мне вообще кажется, что наша профессия закаляет характер. Ты должен всегда быть на высоте и в хорошем настроении, что бы ни происходило в твоей личной жизни.
Так что сегодня я шла на работу с надеждой, что череда дел поможет мне выбраться из болота, в которое я попала благодаря своему несдержанному языку.
Еще хотелось поговорить с Липатовой. Вряд ли я услышала бы от нее какой-то дельный совет: все свои проблемы, как и проблемы других, я привыкла решать сама, но мне нужно было с кем-то проговорить вчерашний день.
