Было воскресенье. Степка и Сережа пошли на пять вечера в кино. Снова привезли комедию «Кавказская пленница».
Когда ее показывали первый раз, Сережка со Славиком и Нинкой совершили серьезный проступок. Детский сад, куда их водили, располагался в двух шагах от кинотеатра «Победа». Трое детсадовцев решили сходить в кино самостоятельно. Накопили денежек: 10 копеек на билет и 7 на самое дешевое фруктовое мороженое – и свалили, удрав с «тихого часа». Воспиталки конечно же всё наябедничали родителям…
Братья возвращались домой по Володарского и, перебивая друг друга, вспоминали сюжетные коллизии. А еще Сережка, как на пении, старался запомнить мелодию песенки про белых медведей. А потом, когда у моста, ведущего на Заречную и кладбище, они свернули к себе на Набережную, их встретили.
– Постой-ка, кирюха, – сказал кто-то из темноты и полоснул по глазам лучом карманного фонарика.
Сережа испуганно сжался.
А Степка ничего, достал из кармана свой фонарик и осветил троих: Гуню, Бэцу и еще одного, большого, как Юра Микошин, пацана в кепочке не по сезону и с папиросой во рту.
– Чего надо? – спросил Степка. – Денег у нас нет.
– Мы не крохоборы, – сипло сказал тот, что в кепке. – Перекинуться надо парой слов по серьезке…
– А я все Стражеву расскажу! – выпалил Сережка.
– Заткнись, малый, – не повернув головы, осадил его главный.
Бэца радостно предложил главарю:
– Пипа, давай ему накостыляем сначала – сговорчивей будет!
– Не лезь! – и своего осадил Пипа.
– Так чего надо? – снова спросил Степка.
Он как будто совсем не боялся, а вот Сережка не мог удержать в покое колени. Они так крупно дрожали, прямо-таки ходуном ходили, что оставалось только радоваться темноте Края Света, иначе все бы увидели, как же он боится.
– Значит, так, Пан…
Пипа выплюнул окурок, красной искоркой улетевший в темноту, достал из кармана пачку папирос, спички. Стал прикуривать и на мгновение ослепил себя.
И Сережка решился. Оттолкнул неожиданно более щуплого, чем остальные, Гуню и бросился, не разбирая дороги, по грязной улице, выкрикнув на выдохе:
– Бежим, Степ!..
Он бежал, как ветер, как чемпион в спринте, хотя до дома было не меньше двухсот метров. В едином порыве спасения он ничего не видел и не слышал. На уровне предчувствия или благодаря хорошей зрительной памяти он оббегал рытвины и большие лужи. И не надо ничего видеть и слышать. Главное – убежать от этого страха, от парня со смешной кличкой. Пацаны с того берега, с Заречной, рассказывали, что Пипа всегда ходит с большим ножом, таким длинным, что все кишки проткнет и из спины торчать будет…
Вбежав во двор, Сережка перевел дух и только тут сообразил: Степки рядом нет. «Значит, не бежал со мной!» – ужаснулся он. Прислушался: не доносится ли с улицы шум драки? Как будто тихо. Не поднять ли по тревоге родителей? Или участкового? Опасно! Старшие братья не устают повторять мелюзге: взрослых ни в коем случае нельзя посвящать в свои дела.
На стук калитки выглянула из коридора мама.
– Пришли уже?
– Да.
– А Степан?
– Он там… с мальчиками разговаривает…
Вошел в дом, выслушал мамино ворчание по поводу грязных сапог. Ужинать без Степки не стал, спрятался в спальне и немо взывал, глядя в черное, ставшее почти зеркалом, оконное стекло: «Где ты? Ну где?! Возвращайся уже наконец!»
Он не следил, сколько прошло времени, но вот звякнула щеколда калитки. Кто там – папа или брат? Сережка выскочил на кухню – ура! – спокойно раздевается Степан. Его обувь не в пример чище, чем сапоги Сергея десять минут назад. Младший брат тревожно высматривает на лице старшего следы битвы. Ничего не заметно, вот разве румянец на щеках очень уж яркий, такого у Степана обычно не бывает.
Мама дала им ужин, сама пошла проверять тетрадки.
Когда они остались вдвоем, Сергей сразу спросил:
– Не били?
– Не…
– А нож?!
– Какой нож! Дурак Колька их подослал.
– Зачем?
– Он зачем-то хочет, чтоб я всем сказал, что кинул камнем в его бутылку с карбидом. Можно сказать, что нечаянно.
– Все равно – зачем?
– А я знаю!
Помолчали, пожевали, и Сережка отважился на самый трудный вопрос:
– Степ, за то, что сделал, я теперь предатель?
Брат от удивления даже есть перестал.
– А что ты сделал?
– Убежал!
– Куда?
– Да вот сейчас, с улицы, от них…
Степка так весело и легко рассмеялся, что младший брат поверил последовавшим за смехом словам:
– О чем ты шепчешь, малой? Какое предательство? Ты правильно сделал! Если бы началась драчка, я бы тебя в одиночку не защитил. Так что не было никакого предательства, понял? Предательство будет, если ты взрослым проболтаешься.
12
Сегодня повезло: не было четвертого урока – физкультуры, и Сережка примчался домой в двенадцать дня. Сразу стал готовить засаду на Нинку. В холодной кладовке достал из ящика, покрытого желтой стружкой, золотисто-зеленое яблоко сорта «антоновка», со вчерашнего дня остались в запасе три квадратные ириски «Кис-кис». Переодевшись из школьной формы в домашние, так называемые «лыжные» штаны и куртку, следил за соседним двором.
Ага, вон она топает, оскальзываясь на подмерзшей дороге. Широкий ранец за спиной торчит над щуплыми плечами. Не заметив Сергея, Нинка скрывается за дверью. А Сережке и невдомек удивиться: как это она вошла, не открыв замка? Не значит ли это, что дома кто-то есть?
Сережка выжидает у сарая, гостинцы пока спрятаны в кармане.
Вот и она вышла во двор в больших, «дежурных» сапогах, шаркает с алюминиевой миской в руках к сарайчику, возле которого добирают последний съедобный сор куры.
– Цып-цып-цып! – пищит она, подзывая несушек с синими крыльями.
А вместо них Сережка тут как тут.
– Нина!
Она вздрогнула, может, не от испуга – от неожиданности, но оглянулась нервно на заднее крыльцо своего дома.
– Привет, Нинка!
– Ну привет.
– Вот я принес…
Он протянул сестре яблоко и конфеты.
Нинка спрятала обе руки за спину. И ту, в которой миска с крупой, и пустую.
– Зачем?
– Что – зачем?
– Принес зачем?
– Это мой всегдатошний подарок!
– Не надо.
– А что, мы уже не дружим?
