– Потом простил, – предположила Мария Борисовна.
– Может, и простил бы, но через полгода следом за Устиньей ушел. Это Ванька уже, как отца схоронили, помог Ваське пристройку сделать и перебраться из деревни сюда, на Край Света.
– Так откуда же такая неприязнь теперь? – изумилась Шнейдерова.
– Знаешь, говорят иногда: бессовестный. Так? Это неправда. Совесть с душой есть у каждого человека. Просто одного совесть побуждает на доброе, другого – наоборот. Васька видит в Иване постоянный упрек себе. Наверное, если бы Иван не простил, Василию было бы даже легче. А гордости в Ваське всегда было поболе, чем у Ивана…
Вот и узнал он семейную тайну. И как будто всё в порядке: папа оказался молодец, а дядька Васька – нет. Значит, в нашей неприязни нет ничего несправедливого по отношению к дядьке Ваське и его детям. Но отчего-то совсем не весело. А веселиться надо: Новый год настает.
Вечерело. Под этим предлогом Сережка попрощался с Сашкой и пошел на улицу. Но домой прямо сейчас пойти не мог. Запросто можно было встретить кого-нибудь из семьи дядьки Васьки, а то и его самого. Их Сережа не боялся, но не мог представить, что скажет, что сделает, если кто-то из них попадется ему навстречу.
Протаптывая первопуток по снегу, накрывшему дорожку от бани на огороды, Сережка спустился к реке. Во всех домах на Заречной ярко светятся окна. Всюду люди готовятся к празднику. Поэтому и снежная крепость на берегу, и квадрат расчищенного под хоккей льда на реке уже опустели.
«Понятно, почему все молчат про деньги, – рассуждал в одиночестве Сергей Величко. – Хвалиться нечем. Одно дело, если бы кто-то чужой обокрал деда Петра, а то сын родной! От такого пятно на всю родню ложится. Особенно здесь, на Краю Света, где все друг друга знают. Старики знают и помалкивают. И зачем я только это услышал?!»
Дома горькие думы быстро забылись, потому что сразу захватила радостная предпраздничная суета. Особенно радовало Степку да и Сережку то, что папа и мама уйдут в гости. Сыновья останутся дома и будут встречать Новый год «вчетвером»: два мальчика, целый стол угощений и телевизор!..
21
То, что они оба сначала приняли за привидение, первым заметил Сережа. Но до этого было почти полтора часа настоящего праздника. Как это принято у взрослых, сначала Степка и Сережа проводили старый год: выпили газировки из бокалов, закусили салатом, посмотрели выпуск юмористической передачи «Кабачок „13 стульев“». Затем под бой кремлевских курантов чокнулись той же газировкой и смотрели «Голубой огонек».
Через часок собирались выйти во двор. Из сэкономленных карманных денег мальчики купили хлопушек и бенгальских огней. В черноте морозной ночи, под небом, сеявшим над землей белесый лунный свет, под мерцанием звезд гром хлопушек и теплые проворные искры магния – здо́рово!
По скромности достатка таких красивых штор, как у Микошиных, в доме Ивана Величко не было. Только белые, с вышивкой занавески закрывали окна, доставая лишь до заклеенных на зиму форточек. Верхняя треть окна оставалась открытой.
Никакого шума не было: ни стука калитки, ни тем более стука в дверь или окно. Вот почему Сережа испытал мистический страх, когда, совершенно случайно бросив взгляд в окно, выходящее во двор, остолбенел: из мрака ночного неба заглядывали в окно две луны. Одна бледная, другая желтая, как яичный желток, подмигивающая. Присмотрелся и громко, перекрывая музыку из телевизора, сказал:
– Ой!..
– Чего ты? – не отворачиваясь от экрана, спросил брат.
– Посмотри… – выдавил Сережка, выпрастывая руку вперед, как Ленин на своих памятниках.
И отважился посмотреть сам еще раз.
Нет, там луна только одна. Кроме ночного светила зырит сквозь стекло желтая в пятнах мерцающая башка с пустыми глазницами, как у черепа, с неровной щелью рта, какие рисуют на «лицах» огородных пугал. Какой призрак! Чьи-то глупые шутки. Башка сделана из пустой тыквы. Внутрь, судя по трепетанию желтых отсветов, шутники вставили зажженную свечу.
– Дураки какие-то! – заклеймил Степка и, прыгнув от стола к окну, отдернул занавеску.
Но когда в доме светло, а на улице мрак, трудно разглядеть что-то из окна. И все же хоть какой-то свет идет от окон, и в его желтоватой прозрачности можно увидеть, что во дворе резвятся три человека и у одного в руке палка с насаженной на нее тыквой.
Один приближает мордаху к стеклу – братья Величко узнают родственника Кольку.
– Что тебе надо?! – кричит Степка.
Снаружи глухо доносится:
– Давай мир! И вместе отметим!
– А Пипа с тобой?
– Какой Пипа? Забудь!..
И Степка пошел открывать. Верно, соскучился в компании с телевизором и младшим братом.
В комнату вваливается родня: Колька, Бэца и Гуня.
– С Новым годом! С новым счастьем! – орет Колька.
И даже Сережка догадывается: пацаны оскоромились вином, скорее всего украденным у взрослых.
– Ну, чем вы тут угощаетесь?
Колька в сопровождении заречных родичей подошел к празднично накрытому столу.
– Так-так, салатики, компотики… о, мандаринчики! Можно?
– Возьми. – Степка пожал плечами: мол, что за вопрос?
Сережка держался в сторонке, в дела старших не лез, но щедрость Степкину, особенно что касается мандаринов, не одобрил.
– По-пионерски гуляешь, да? – насмешливо спросил Колька, разглядывая бутылки с лимонадом и стеклянный кувшин с компотом.
Бэца тем временем жадно поедал салат ложкой прямо из салатницы. Степка оттащил его за воротник пальто.
– Что ты как свинья жрешь?! Разденься, сядь за стол по-человечески!
Бэца промычал набитым ртом что-то возмущенное и вырвался.
– Ты чо на гостя прешь? – возмутился Колька.
Затем налил в два бокала газированную воду и подошел к Степке.
– Выпьем?
А потом… Потом он плюнул в бокал и протянул его Степке.
– Пей! Выпьешь – прощу.
И Сережа понял: праздник рухнул.
– Что ты мне простишь? – спросил Степка.
Колька не ответил. Наверное, не придумал, что сказать. Но Степан и не стал ждать.
– Охолони, придурок!
С этими словами он выплеснул лимонад с плевком автору этого самого плевка в лицо.
Колька ринулся в драку. Но не застал Степана врасплох. Не так просто было справиться с Сережиным братом даже в простой драке, без правил и перчаток. Но насели сзади Бэца и Гуня. Сережка, как мог, мешал заречным, но вскоре сидел под печкой, запрокинув голову, чтобы унять кровь из разбитого носа.
Степана привязали полотенцами к стулу.
– Помнишь, Степ, когда в войнушку играли, ты всегда за наших хотел быть, чтоб, значит, побеждать всегда?
