– Нисколько. Ничего не знаю.
– Сколько в вашей банде человек?
Я каждое мгновение жду удара и ничего не соображаю, поэтому бубню дежурные отговорки:
– Не знаю никакой банды. Отпустите меня! Я ни чего у вас не брал. Можете обыскать.
– Кстати, Деня, ты его ошмонал? – насторожился Зайцев.
– Ой, что там шмонать? Портки, трусняк да майка!
– Ну да, – согласился Зайцев. – Абсолютно несерьезно. Думаю, разыграли, мерзавцы. Зачем только? И Дашка где? Ладно, я – на нефтебазу. Ты отзвонишь Величко, скажешь, что пацан у нас. Пусть подъезжает, если хочет живым и здоровым его отсюда забрать. А этого в подвал пока…
Вдруг без предварительного вежливого стука, по-хозяйски, отворилась дверь, и в кабинет вошла младшая дочь Зайцева.
– Мария, что случилось? – как вполне нормальный папаша, встревожился Зайцев.
– Ничо, – скучным голосом ответила та.
– Мы с Денисом уезжаем по делам, будем закрывать кабинет.
Зайцев разговаривал с дочкой так, как с ним самим говорил «бычара», – аккуратно, почти заискивающе.
Машка показала пальцем на меня.
– А его куда?
– Он побудет в другой комнате.
– Я хочу с ним говорить.
– Маша, о чем с ним разговаривать? – умоляюще сказал Зайцев. – Обычный малолетний хулиган!
– Это он тебе хулиган, а мне нет.
– Ну не знаю… – Зайцев озабоченно посмотрел на часы. – Мне уже пора.
– Так и езжай себе. Я поговорю и отведу куда надо.
После минутного колебания Зайцев решил:
– Сделаем так: поговори, но не больше пяти минут. Потом – домой. А за мальчишкой Денис присмотрит. Хорошо?
Машка кивнула.
Зайцев обменялся с «бычарой» многозначительным взглядом и вышел. Денис подался следом за боссом, будто бы вежливо оставляя нас одних. Да мне-то что, для меня все Зайцевы одинаковы, правда?
Машка что пышка, плотная и круглощекая, но бледная, дышит глубоко, как запыхавшись. Пялится на меня исподлобья. Ну и я помалкиваю. Не до бесед мне после того, что ее папахен обещал проделать со мной.
– Ты помнишь меня? – спросила она.
– Чо ж не помнить!
– Я не про это! – Она махнула рукой, показывая на этажи над нами.
И я понял.
– Я помню тебя.
– Ты влюбился, что ли, в Дашку?
– Еще чего!
– Тогда почему ты помог ей спрятаться?
– Потому что она меня заставила подлым шантажом! И ты не лучше: Дашка заставила, ты выдала.
– Потому что вы все время прятались от меня и секретничали!
– Мне ни к чему прятаться. Это все Дарья.
– Конечно, я знаю. Просто думала, ты с ней заодно. Ты вообще в каком классе?
– Теперь в шестом.
– Я тоже. Значит, тебе со мной надо было дружить. Как тогда, на велосипеде… У тебя остался велосипед?
– У меня новый, в сто раз круче того!
– Вот! – как-то яростно воскликнула Машка. – Ты мой мальчик, а Дашка тебя шустро прибрала к рукам!
Хотел сказать, что вообще-то я сам по себе мальчик, но тут она сказала уже без крика, совсем наоборот, чуть ли не шепотом:
– А со мной никто дружить не хочет…
Не стал спрашивать почему, потому что подмывало уточнить: наверно, за вредность твою все тебя избегают.
Она ждала, что спрошу, потому что снова заговорила не сразу.
– У меня больное сердце. Мне нельзя бегать, прыгать. И велосипед нельзя, а я так хочу!.. И кому со мной такой будет интересно? А иногда мне кажется, что все мои обвиняют меня в моей болезни. Может, кроме мамы…
– Как это – обвиняют? – удивился я.
– Не словами, конечно, я сама вижу, что отбираю у них много времени и денег на свою болезнь. А вот если б я была здоровая, отцу легче было бы справляться с бизнесом. У него какие-то проблемы. Он хотел нас обеих в Англию отправить, но мне нельзя. Так Дашка сказала. А она, когда злая, всегда правду говорит. Но у нее тоже порок сердца, только здорового. Она очень жестоко с мамой поступила. Мама чуть с ума не сошла, когда Дашка ночевать не пришла. Хорошо, я сказала, что она собиралась из дому удрать. Я не знала, что она хочет похищение разыграть… А что тебе будет за Дашку?
– Не знаю. Папаша твой грозился руку или ногу в камин засунуть, чтоб я признался, где Дашку прячу. А что я скажу?!
– Скажешь, – загадочно произнесла Машка.
В коридоре послышались шаги. Мы поняли: Денис возвращается. Машка схватила со стола бумажный квадратик для заметок, карандашом начеркала на нем что-то и быстро сунула мне в пальцы. Я почти рефлекторно сжал ладонь в кулак. И вовремя.
В проеме распахнутой двери вырос Денис.
– Маша, пора домой.
И хотя голос звучал вполне ласково, я, уже хорошо знающий этого бандерлога, подумал почему-то: будь его воля, свернул бы Деня хозяйской дочке шею, как цыпленку, и спокойно отправился бы пить пиво.
Девчонка послушно встала и пошла к двери.
Не знаю, что меня дернуло, но я сказал вдогонку:
– Я тебя покатаю на велике!
Она обернулась, подмигнула, кажется, и важно обронила:
– Обязательно!
16
Денис не стал провожать дочь Зайцева до квартиры: или сама справится, или другие нашлись шестерки. Он молча взял меня за плечо и повел еще дальше, в самый конец коридора, к металлической двери без всякой таблички. Отпер ее ключом. Затем не сильным, но тяжелым подзатыльником отправил меня внутрь темной камеры. Мне не было видно, что от двери в комнату ведут три ступеньки вниз. Поэтому под радостное ржание Дениса я покатился на пол кубарем. Ушибся, конечно. Вдобавок выронил Машкину записку. И потом уже понял, что нахожусь в каменном мешке, в котором ни крупинки света, лишь кромешная непроницаемая тьма.
Ощупал пол вокруг себя – гладкий, наверное, ламинат. Та ли это комната, в которой держали дядю Наума? И тут очень кстати вспомнилось, как меня, совсем мелкого, лет четырех, батя учил не бояться темноты. «Ты посиди чуток, – говорил он, – привыкни к тому, что ничего не видно, а потом начинай ощупывать вокруг себя всё и угадывать, что это может быть, – вот это стол, это стул, лампа, книга и так далее. И сначала мрак рассеется в воображении, а потом и в реальности».
Уже не помню, внял я тогда совету или нет. Но сейчас, пожалуй, самое время. Не вставая с четверенек, провел руками по полу вокруг себя, чтобы определить, где те ступеньки, с которых сверзился. Спасибо «бычаре» – чтоб он не с трех, а с тридцати трех ступеней гробанулся! Так, вот они. После этого встал на ноги и пошарил ладонью по стене, надеясь нащупать выключатель, – их же обычно устанавливают неподалеку от дверей. Нет ничего. Похоже, в этой тюрьме свет включается по желанию тюремщика, а не узника.
