– Да, очень хочу!
– Видишь, ты повеселела. Сейчас я провожу тебя домой.
– Нет! Нет! Не надо этого делать. Пожалуйста, Дионисий! Я разрешаю тебе пройти со мной совсем немного, а потом ступай к Актеону. Мне кажется, Кирос не успокоился, бросив в тебя стригиль. Он мерзкий и злопамятный. И будет подстерегать, охотиться, придумывать всякие гадости. Тем более что ему проще простого узнать, когда я ушла из дома. А зачем – об этом не так-то сложно догадаться, поверь.
– Я не боюсь Кироса!
– Ну будь же разумен, Дионисий! Я знаю, что ты его не боишься. Но если сегодня повторится то, что было вчера, и снова вмешается Хаемон, нам с тобой не дадут больше встречаться. Послушайся меня, пожалуйста.
Не доведя свою подругу до дому совсем немного, Дионисий, уставший, переполненный впечатлениями, повернул назад.
И не узнал, как был разъярен Кирос, когда Зо вернулась без ненавистного провожатого. Как, сжимая кулаки, грязно ругаясь, он отпустил вооруженных камнями и палками приятелей и дал себе слово уничтожить соперника. Чего бы это ни стоило.
* * *
На следующее утро все ночные «приключения» показались Евграфу полной белибердистикой. Но, стоя перед зеркалом, он почувствовал, что находится в ванной комнате не один, потом в голове словно реле сработало, и довольный голос произнес:
«Хайре, Евграф! Я рад, что ты после нашего разговора смог заснуть и даже выспался».
«Что еще за хай? Что я, немец, что ли? „Хай, Евграф!" Ничего себе!»
«Но я не сказал „хай", лишь „хайре". Это обычное слово приветствия».
«А-а-а, ну тогда и тебе – здравствуй. Сейчас я позвоню Тасе и начну выполнять свое обещание».
«Благодарю. Не каждому выпадает такая возможность – увидеть будущее своего мира глазами живого».
«Слушай, а что тебе показывать? Мне тут Тася уже о многом рассказала. И дед у нее – супер. Когда ты со мной вчера днем заговорил, я как раз на его катере в декомпрессионной камере сидел».
«Декомпрес… Далеко же вы ушли… Мне неудобно предложить… Но, если ты откроешь доступ в свое сознание, я легко прочту там все то, о чем тебе рассказала Тася. Тогда мы и понимать друг друга лучше начнем. Если же тебе есть что скрывать, тогда не торопись соглашаться. Сейчас мне доступны лишь поверхностные мысли и впечатления».
«Э-э-э! У каждого человека есть что скрывать. Что я, не хитрил, что ли? И ябедничал, когда малой был. Иногда вообще такое в голову взбредет…»
«Но если ты осознал пагубность своих поступков и пороков, если эвдаймония – твоя основа, тебе нечего стесняться, Евграф».
«Чего-чего? Ну ты, Дионисий, загнул! Это на том свете таким словечкам учат? Что еще за эв-дай… мония, да?»
«Сущность наша все время в процессе познания. Эвдаймония – это высшее благо, определяющее ценности человеческой жизни. В противоположность какиай. Достойный человек обязан избегать низменных чувств и поступков, присущих какиай!»
«В общем, все, что плохо, – это кака! Мне и мама в детстве такое говорила. Только без терминологии».
«Те пороки, о которых ты упомянул в начале нашего разговора, свойственны любому взрослеющему человеку».
«Свойственны, говоришь? Врать и ябедничать – это нормально?»
«В определенном возрасте все через это проходят. Нельзя подняться над тем, о чем не имеешь представления».
«Ну ты прямо как наш школьный психолог! Ладно, все равно у меня в мозгах копаешься. Килобайтом больше, килобайтом меньше… Если действительно нам потом легче будет общаться, тогда я согласен на этот твой прямой контакт. Что мне нужно сделать?»
«Ничего. Не ставить преград».
«Попробую». – Евграф поднатужился, расслабляясь, и тут же почувствовал, что его собеседник усмехнулся.
«Ты зря стараешься. Мне уже все известно».
«Ага. Мгновенная передача информации?»
«Да, у вас это так называется. Кстати, тебе не за что было краснеть. Я поражен и восхищен всем, что относится к будущему моего города. Теперь позволь это увидеть».
«Я-то позволю. Но, Дионисий, один уговор. Ты сейчас затк… извини, замолчишь и не будешь возникать до того момента, пока я сам тебя не позову. А то начну бормотать, Тася решит, что дружит с психом. Даже если тебе будет слишком удивительно, молчи».
«Я постараюсь… Не уверен, что это получится, особенно если увижу поезда и автомобили – я правильно это называю? У нас не было таких повозок. И лодки у нас были другие».
«Ну понятное дело – древность. Все, Дионисий. Я звоню Тасе».
* * *
– Тасечка к нам в гости пожаловала! – воскликнула тетя Люся, увидев на пороге улыбающуюся девочку. – Солнышко наше ясное!
– Теть Люся, ну что ты запричитала? Тася как Тася. Входи, Тася! – воскликнул Евграф, вылетевший вслед за теткой на звонок.
– А я, Графушка, и не причитаю. Тасечка действительно светленькая. Так и биоэнергетики наши говорят.
– Да ладно вам, тетя Люся! – смутилась Тася. – Здравствуйте, кстати. Привет, Евграф!
– Привет! Пойдем в мою комнату.
– Идите, идите. Поболтайте, а я вам холодного компотика принесу.
– О! Давай компотика. А потом мы с Тасей прогуляемся, если ты не против.
– Я – против? Для того ли ты в Крым приехал, чтобы в четырех стенах при тетке сидеть? К занятиям-то вечерним успеете вернуться?
– Успеем? – Евграф глянул на Тасю.
Та взмахнула рукой.
– Ну… Это как получится. Вообще-то мне не хотелось бы пропускать.
– А куда вы собираетесь, если не секрет? – полюбопытствовала тетя Люся.
– Куда, Тась?
– Давай я тебе центр покажу. Ну, можно еще на Сапун-гору съездить. Это за городом, но туда маршрутка каждые пять минут ходит. И… все, пожалуй. Больше не успеть.
– И не надо больше, – замотала головой тетка. – Информацию лучше получать дозированно, чтобы не уставать и запоминалось лучше. Куда спешить? Все каникулы впереди. Насмотритесь еще!
«Дионисий, ты тут?» – на всякий случай проверил Евграф, после того как, выпив по стакану холодного компота, они с Тасей заскочили в отходящий автобус.
«Здесь, преемник. Наблюдаю и молчу. Ты же сам просил не отвлекать тебя разговорами. Хотя многое, очень многое мне удивительно».
«Сейчас будем вместе удивляться. Я города тоже не знаю. Всё. Конец связи!»
Губами Евграф старался не шевелить, но Тася заметила его отсутствующий взгляд, легонько подтолкнула.
– Эй! Ты где? Возвращайся!
– Нигде. Просто задумался.
