Возможно, бессознательные мысли об извозчике, подобные этим, побудили крайне раздраженного Пьера совершить поступок, от которого в добрый час благоразумие удержало бы его.
Он не видел того света, к которому ехал извозчик, и был невнимателен в его внезапном порыве гнева, что кучер ехал вниз, чтобы приблизиться к освещенным окнам. Прежде чем Изабелл успела остановить его, он распахнул дверь и выскочил на тротуар, прыгнул перед лошадьми и жестоко повернул головы двух передних лошадей назад. Извозчик поднял свой длинный извивающийся кнут, при помощи коего он управлял четверкой, и с градом проклятий уже собирался со всей мочи хлестнуть им Пьера, когда его руку поймал полисмен, который вдруг как из-под земли выскочил у остановившегося экипажа да приказал извозчику уняться.
– Говорите! Что за проблемы здесь? Спокойствие, леди, ничего серьезного не произошло. Говорите, вы!
– Пьер! Пьер! – кричала встревоженная Изабелл.
В одно мгновение Пьер оказался рядом с ней у окна и теперь, повернувшись к офицеру полиции, объяснял ему, что возница нарочно проехал тот дом, у которого ему было приказано остановиться.
– В таком случае он честь честью довезет вас туда, сэр, и срок доставки будет также вдвое короче; ты меня слышал? Я вас, мерзавцев, прекрасно знаю. А ну-ка поворачивай ты, достопочтенный, и вези джентльмена, куда он тебе приказывает.
Струсивший извозчик завел длинную песню обвиняющих объяснений, в то время как полисмен, отвернувшись к Пьеру, спокойно приказывал ему развернуть карету; он желал убедиться своими глазами, что они благополучно прибудут к месту назначения, и поэтому, усевшись рядом с кучером на козлах, потребовал у того назвать номер дома, который дал ему джентльмен.
– Не знает он никаких номеров – разве я не сказывал, что он не знает? – вот что меня взбесило!
– Умолкни, – сказал ему полисмен. – Сэр, – он повернулся к Пьеру, – куда вы хотите доехать?
– Я не знаю номера дома, но тут есть дом на этой улице, мы его проезжали, это, сдается мне, четвертый или пятый дом по эту сторону, у последнего перекрестка, где мы поворачивали. В нем обязательно должен гореть свет. Это небольшой старинный особняк с каменными львиными головами над окнами. Но заставьте его развернуться и ехать медленнее, и я вскоре укажу вам на него.
– Не вижу в темноте никаких львов, – прорычал возница. – Львы! Ха! Ха! Уж скорее ослы!
– Слушай, ты, – сказал ему офицер, – я упрячу тебя на эту ночь за решетку, достопочтенный, если ты не попридержишь язык. Сэр, – прибавил он, обращаясь к Пьеру, – я уверен, здесь какая-то ошибка. Я превосходно знаю тот дом, о котором вы говорите. Я проходил мимо полчаса назад; окна такие же темные, как и всегда. Никто там не живет, думаю; я никогда не видел, чтобы они были освещены. Вы уверены, что не заблуждаетесь, а?
Пьер молчал, находясь во власти недоумения и дурного предчувствия. Возможно ли, чтобы Глен намеренно полностью проигнорировал его письмо? Нет, невозможно. Но оно могло просто еще не оказаться в его руках: почта иногда запаздывает. Тогда, опять же, не было несомненным то, что дом не был приготовлен для них, в конце концов, даже если внешне не подавал никаких признаков жизни. Но это было невероятно. Однако извозчик возражал, что его четверка лошадей и громоздкая карета не смогут развернуться назад на этой улице и что если уж ему и надо ехать назад, то сделать это можно, только продолжая ехать вперед и, обогнув квартал, вернуться на нужную улицу; и таким манером извозчик, казалось, нашел отчасти оправдание своей грубости; и так как Пьеру стал совершенно противен этот негодяй, то он, не желая подвергать себя такому риску, принял внезапное решение.
– Я очень вам обязан, дорогой друг, – сказал он офицеру, – за вашу своевременную помощь. Честно говоря, то, что вы рассказали мне, заставило меня не на шутку усомниться в том доме, где я намерен был остановиться. Нет ли здесь неподалеку какой-то гостиницы, где бы я мог оставить этих леди, пока не найду своего друга?
Привычный ко всякого рода обманам и занятый в профессии, коя неизбежно делает человека недоверчивым к простым мыслям, какими бы благовидными, какими бы честными они ни были, добряк офицер принялся изучать взглядом Пьера с явным сомнением и самой неприятной внимательностью, и он опустил в обращении «сэр», и его тон существенно изменился, когда он ответил:
– Здесь поблизости нет ни одной гостиницы – слишком далеко от главных улиц.
– Во! Во! – закричал извозчик, снова обретая всю свою храбрость. – Хоть вы и офицер, но я-то, как-никак, житель города! У вас больше нет никакого права держать меня на холодной улице. Он сам не знает, куда хочет доехать, потому что у него вовсе нет места, куда ехать, так что я просто высажу их здесь, и вы меня не остановите.
– Не будь таким нетерпеливым, – сказал офицер уже не столь уверенно, как раньше.
– Однако и у меня есть мои права, говорю тебе! Отпусти мою руку, к черту проваливай из моей кареты – теперь закон на моей стороне! Сказал же я, мистер, проваливай, вот твое барахло. – И с этими словами извозчик выбросил на тротуар перед Пьером легкий дорожный сундук.
– Не смей сквернословить, ты, – осадил его офицер, – и не действуй в такой великой спешке. – Затем, обращаясь к Пьеру, который снова вылез из кареты, он сказал: – Что ж, это не может так продолжаться; что вы намерены делать?
– Я не собираюсь ехать дальше с этим типом в любом случае, – сказал Пьер. – Остановлюсь прямо здесь для начала.
– Хе! Хе! – захохотал возница. – Хе! Хе! До чего же славно, до чего удобно!.. Мы остановимся прямо здесь, мы останемся здесь… остановимся прямо тут, у сторожки!.. Хе! Хе! Смеху-то сколько!
– Тогда достань оставшийся багаж, извозчик, – распорядился офицер. – Вынь вон тот маленький дорожный сундук и езжай прочь, только не несись как угорелый.
В продолжение всей этой сцены Дэлли сохраняла полное молчание, дрожала в простодушной тревоге, в то время как Изабелл своими случайными криками, обращенными к Пьеру, тщетно молила о каком-то объяснении. Но хотя их полное незнание городской жизни было причиной того, что обе спутницы Пьера наблюдали, как дело зашло так далеко, с чрезмерным трепетом, все же теперь, когда в ночной темноте в самом сердце незнакомого города Пьер подал им руку, помогая выйти из кареты на улицу, в никуда, и они увидели свои вещи выброшенными на землю совсем близко от огней сторожки, то же самое невежество в некоей мере оказало на них свое воздействие, ибо они почти не имели представления о том, с какими тяжелыми и отчаянными обстоятельствами они впервые соприкоснулись на городской мостовой.
Когда карета загромыхала прочь и, свернув за угол, канула в непроглядную тьму, Пьер заговорил с офицером:
– Это скорее странная случайность, признаюсь, друг мой, но порою случаются странные происшествия.
– Даже в самых благородных семьях, – протянул офицер, с долей иронии в голосе.
«Я не должен ссориться с ним», – подумал Пьер про себя, уязвленный тоном, который с ним взял полисмен. Затем сказал:
