– Какая несчастная семья! Верочка, Сашина мама, чудесная была женщина, а угасла, сына не вырастила.
– У Саши все хорошо сложилось.
– Хорошо. – Женщина постаралась отвернуться от ветра, Ника тоже. – Только умирать в тридцать лет плохо.
Потом они так и держались вместе, Ника и женщина-соседка. Положили на мертвую Лизу розы, тронули рукой гроб и после окончания траурной процедуры медленно пошли к метро.
– Я ведь Лизочку видела, наверное, одной из последних, – рассказывала соседка. – Выходила вечером из подъезда, а она на такси подъехала. Бледная. За перила рукой держалась. Нужно было ей «Скорую» вызвать, а я не сообразила.
– Вы же не могли знать…
– Надо было вызвать «Скорую», я видела, что ей плохо, – сокрушалась женщина. – Я еще у нее спросила: «Лиза, тебе нехорошо?» А она только головой покачала. Ничего, говорит, устала просто.
Колючий снег перестал бить в лицо, выглянуло солнце, через несколько секунд опять скрылось.
– А еще я, как дура, стала ей говорить, что питаться надо нормально, даже через силу. Она еле живая стояла, а я ее жизни учила…
– Вы не заметили, она одна на такси приехала? – Ника придержала тяжелую дверь метро, пропустила женщину.
– Не заметила. – Соседка помолчала, спускаясь по ступеням, прошла через рамку металлоискателя, подождала Нику. – Одна, наверное, никто ее не провожал. Я ей говорила, что надо кушать через силу, а она мне ответила, что только что из кафе. Из «Сиреневой груши» какой-то. Улыбнулась даже. Господи! А через сутки меня понятой позвали…
– Из какой «Сиреневой груши»? – остановилась Ника.
– Не знаю. Я в кафе последний раз была даже не помню когда.
– А полиции вы это рассказали?
– Конечно.
Они спустились на платформу, Ника подождала, когда приедет поезд соседки, помахала женщине рукой. А спросить, как ее зовут, не догадалась. Не умеет она правильно вести себя с людьми, не зря мама всегда ей за это выговаривает.
Какие-то ассоциации название «Сиреневая груша» вызывало. Ника хмурилась, но поймать воспоминание не удавалось. Она, как и Лизина соседка, в кафе и рестораны заходила редко, разве что встречаясь с подружками, и, как правило, в «Шоколадницу». Еще, конечно, знала парочку известных сетевых заведений общепита, но все они с грушами не имели ничего общего.
Она почти дошла до дома, но решительно развернулась, направилась в ближайший супермаркет и купила бутылку водки. Крепких напитков Ника терпеть не могла, но дома достала из коробки рюмку и налила себе исконного русского напитка.
Рюмки подарила подружка Люба, когда Ника переехала в эту квартиру. Ника подружке завидовала. Люба была не счастливее Ники, замуж до сих пор не вышла, и ничего похожего даже не предвиделось, к тому же трудилась подружка в какой-то полугосударственной конторе и получала копейки даже по сравнению с Никой. Только почему-то всегда лучилась радостью, никогда не унывала и в будущее смотрела с большой надеждой.
Нике бы так.
Когда подружка приехала смотреть на новое Никино жилье, они пили из этих рюмок красное французское вино. Вино тоже привезла Люба.
На следующий день Ника сложила рюмки опять в коробку и больше до сегодняшнего дня не доставала.
Ника подошла с рюмкой к окну, отпила водку, не поморщившись, и тихо сказала:
– Ты меня прости, Лиза.
За что Лиза должна ее прощать, она сформулировать не смогла бы. Ничего плохого она Лизе не сделала. Правда, и хорошего ничего не сделала.
Ника оттолкнула Лизу, когда та пыталась быть с ней рядом, и от этого упустила что-то очень важное.
Ника открыла ноутбук, поставила рядом почти полную рюмку и долго искала кафе под названием «Сиреневая груша». Не нашла.
Позвонила мама, Ника рассказала про похороны, спросила у мамы про злополучное кафе. Мама тоже о таком не слышала.
Ника положила трубку и поймала себя на мысли, что ко всему прочему мучает ее нечто совершенно недостойное. Ей было неприятно видеть, как Федор не отходил от Лизиной сестры. О том, что женщина рядом с ним Лизина сестра, она узнала из разговоров вокруг.
Ей хотелось, чтобы Федор не отходил от нее, и она ничего не могла поделать с этим неуместным желанием. Еще вспоминались его ладони с жесткими мозолями и то, как он обнимал незнакомую девушку, и становилось совсем тоскливо.
Ника захлопнула ноутбук, но тут вспомнила о флешке Кирилла, которую сунула в карман, когда увозила со съемной квартиры вещи бывшего мужа. Флешка продолжала лежать в кармане куртки. Ника вспоминала о флешке, только когда совала в карман руку, и тут же забывала, снимая дома куртку.
Она немного поколебалась, решая, не выбросить ли флешку сразу, но все-таки сунула в разъем ноутбука. Если на флешке фотографии Кирилла, нужно отвезти ее Елене Сергеевне.
На флешке оказались четыре видеофайла. Ника просмотрела их несколько раз.
Данила в каком-то ресторане передает дядьке в темно-сером костюме сверток, очень напоминающий завернутые в бумагу деньги. Момент передачи Кирилл, или кто-то другой, кто фиксировал явно коррупционное деяние, снимал, приблизившись к растениям, отделявшим столики друг от друга. В кадре мелькали крупные листья.
Ника в который раз просмотрела видео. Данила с мужчиной за столом. Передача денег. Мужчина уходит из ресторана. Потом уходит Данила.
Теперь понятно, почему школьный приятель Кирилла интересовался компом убитого друга. Не зря она заметила это, когда они с Данилой забирали вещи Кирилла из съемной квартиры. Выходит, она отличный психолог.
Шантажировать Данилу Кирилл, скорее всего, не стал бы. Шантаж – дело опасное для обеих сторон, а отказать себе в удовольствии подразнить приятеля просто не мог. Ника не слишком хорошо знала бывшего мужа, но в том, что с Данилой все могло быть именно так, не сомневалась.
Неожиданно Нике стало страшно, она даже схватилась руками за щеки. Она могла до сих пор жить с Кириллом и считать себя счастливой. И это было бы гораздо страшнее того страдания, которое она пережила после их разрыва.
Правильно говорят – что бог ни делает, все к лучшему.
Флешку смело можно было выбросить, но Ника по профессиональной привычке сунула ее в ящик стола.
6 марта, понедельник
Мать позвонила в половине десятого, Данила едва успел отпереть кабинет. Опоздал он потому, что ехать по городу было совершенно невозможно. Ночью прошел ледяной дождь, дороги превратились в каток, и такого количества мелких аварий, как этим утром, Данила никогда не видел.
Пешеходам было не легче, сегодня хирурги-травматологи не заскучают.
– Я тебе перезвоню через минуту, – сказал Данила, снимая куртку.
Разговаривать с матерью не хотелось до смерти, но уйти от разговора он не мог.
