Лиза вынула из кармана пачку тонких сигарет и закурила. Шура почему-то знал, что будет дальше: они посидят так еще минут десять, а потом Лиза отвезет Воробушка домой и сдаст на руки родителям, которые будут ругать ее ведьмой и шлюхой, доводящей приличных мальчиков до суицида. А приличный мальчик Ваня будет держать ее за руку и радоваться тому, что она рядом, думая: ну и ладно, ну и пусть, зато она не прогоняет.
Лиза смотрела на него в упор. Шура не мог понять ее взгляда.
– Знаешь, у тебя не читается судьба, – промолвила она. – Никогда такого не видела.
– В каком смысле? – не понял Шура.
– Я же говорил, он тормоз, – сонно отозвался Ванечка. Лиза таки шлепнула его по сидячему месту.
– Нет четкой картины, – ответила она. – Мешанина образов, которые я не могу истолковать. Некоторые просто по логике вещей не могут принадлежать тебе.
– Это опасно? – озадаченно спросил Шура.
Лиза вздохнула и задавила сигарету в пепельнице.
– Это незнакомо.
* * *
Решение расстаться с Лизой далось Шуре нелегко.
Сначала он просто боялся. Боялся всего, что крутилось вокруг нее, боялся самой Лизы, боялся… Шура никак не мог объяснить свой страх, однако при ее появлении его охватывала настоящая паника. К тому же Ваня, который ходил на лекции подчеркнуто аккуратно, прелупредил его в записке на сигаретной пачке:
«Бежал бы ты, Дылда, подальше. По-хорошему рекомендую».
Шура спрятал пачку на дно рюкзака.
В середине апреля он уволился из дворца спорта. Официальным обоснованием было наступление сессии и травма колена, справку о которой за сотню ему выписал вечно пьяный институтский врач. Студийцы устроили Шуре торжественные проводы, притащив на последнее занятие положенное количество бутербродов, вина и пластиковых стаканчиков. Лиза не пришла, и Шура невольно этому обрадовался. Ему не хотелось с ней видеться – чувствовать одновременно страх и желание, которые терзали его на тряпки. Девчонки печально улыбались, говорили много хороших слов о том, какой он, Шура, замечательный человек и тренер. Напоследок он станцевал с каждой медленный вальс, бутылки, огрызки и стаканчики были убраны в пакет, и Шура покинул дворец спорта.
Он надеялся, что дальше будет проще, и не знал, насколько ошибался. Он думал, что, удалив Лизин номер из записной книжки телефона, избавляется от причудливо нереального прошлого, и не знал, что самое интересное и страшное ждет его впереди. Шура вернулся к учебе, сосредоточенно посещал лекции и лабораторки, усиленно конспектировал пропущенное и даже умудрился поучаствовать в студенческой научной конференции, чем заслужил легкое недоумение окружающих.
Сразу после майских праздников его снова вызвали к декану. Сейчас Шура не знал за собой никаких грехов, тетради с лекциями спокойно лежали в рюкзаке, а статью про логарифмы Бенгаузена взяли в университетский сборник, однако Гамрян посмотрел на незадачливого студента по меньшей мере так, будто Шура замышлял взорвать детский сад. Секретарша и доцент Будилин, которые собирались послушать, в чем дело, были безжалостно выставлены за дверь.
– Что случилось? – спросил Шура, не понимая уже совершенно ничего. Гамрян откинулся в кресле и гневно фыркнул в усы.
– Почти ничего, – сказал он. – Кроме того, что Голицынскую вчера хотели убить.
Шура почувствовал, как под ним дрогнул пол. Голицынскую хотели убить. Хоровод мыслей закружился в голове: убить Лизу… он вовремя ушел… Лизу хотели убить… Лизу… его Лизу…
– Кто? – спросил он и сам удивился тому, как жалко прозвучал его голос. Гамрян смотрел сквозь него.
– Я хотел спросить об этом у вас, Черников.
Бах! – услышал Шура, перед глазами мелькнул знакомый серый занавес, и Шура провалился во тьму. Впрочем, его беспамятство было недолгим: декан вылил ему в лицо стакан воды, и Шура встрепенулся.
– Вы думаете… – начал он, – что это сделал… я?
Гамрян с неудовольствием поморщился.
– И что она с вами возилась? – процедил он. – Не мужчина, а нервическая барышня. Ничего подобного я не думаю. Вы, судя по всему, и хлеб порезать не можете, не то что…
Шура вытер лицо ладонью и взглянул на декана. Хитрый и пронырливый управленец с замашками опытного ловеласа исчез неведомо куда – перед Шурой был матерый маг, от одного взгляда которого стекла схватывало инеем. Шура ощутил, что его внутренности превращаются в кусочки льда.
– Я знаю, кто вы, – прошептал он. Слова вырывались помимо его воли. – Кто вы на самом деле. Она сказала.
Гамрян на это не отреагировал никак, словно Шура вообще молчал.
– Сейчас вы расскажете мне все, что узнали о Лизиных делах. Абсолютно все. Поведение, привычки, способ бросания иглы, знакомые во всех возможных кругах. С Крамером я уже беседовал, но он, по-моему, не совсем адекватен. Итак, я слушаю.
– Кто это сделал? – спросил Шура. – Где Лиза?
Гамрян вздохнул и вынул из малахитового портсигара тонкую дорогую сигарету.
– В больнице Лиза, – ответил он устало. – С микроинсультом. Если тебя интересуют подробности, то вчера вечером в нее бросили иголку, которая должна была ее убить.
На какое-то время Шура перестал быть собой. Такое с ним бывало и раньше в минуты кризисов, например, когда отец ушел от них с мамой. Сейчас же он настолько перепугался за Лизу, что воздух был колким и хрустящим – Шура поперхнулся и всхлипнул, чувствуя, как из носа потекла теплая струйка крови. Окружающий его мир был далеким и зыбким, Шура видел все будто бы со стороны, с невероятной брезгливостью понимая, что это тело, сгусток плоти, костлявый и уродливый, имеет к нему какое-то отношение. И откуда-то издали надвигался иной мир, где абсолютно все было настолько чуждым привычной человеческой логике, что Шура испугался еще больше, понимая: он может не выбраться.
Он не понял, как пришел в себя. Гамрян смотрел на него, как рыбак на акулу, клюнувшую на ничтожного червячка в загнивающем пруду.
– Что это было? – поинтересовался декан.
– Что такое иголка? – спросил Шура и не услышал себя. Он слепо нашарил в кармане платок и начал стирать подсыхающую кровь.
– Плотный сгусток особой энергии, который используется такими, как мы, для нанесения особо чувствительных ударов, – голос декана прозвучал будто бы из-за стены, и Шура испугался, что проваливается снова, однако обошлось. – Выглядит как обыкновенная сосулька. Лизу вчера пробили именно такой иголочкой, и теперь я хочу выяснить, кто именно это сделал.
– Я не знаю… – прошептал Шура. Гамрян посмотрел на него уже с явной неприязнью и сказал:
– Это «я не знаю» Крамер повторил мне сегодня сорок пять раз. Саша, – промолвил Гамрян, снова переходя на «вы». – Неужели она вам настолько безразлична, что вы способны только мямлить, словно недоразвитый идиот?
