Рукоположенные Фотием архиереи несли иконы и хоругвии. Потертые свитки с его гомилиями зачитывались на всех углах, расстраивая подготовку к отражению осады.
Стратиг Николай убедился, что наследник в безопасности, вооруженные ножами монахи-фотийцы не заметили перемещения императрицы со свитой в собор. Но там тоже вскоре собралась толпа. Вездесущий Фотий нагнетал и без того ужасное положение своими неуместными требованиями немедленного покаяния, которые все больше напоминали призывы к расправе над самопровозглашенной императрицей и бастардом, к мятежу:
– Власть ослепила Льва! Не отец его, как было должно ослепить предателя отеческой рукой за измену! А власть сделала его слепым! Анафема незрячему узурпатору! Обложили враги святой город со всех сторон из-за неправедного василевса! Болгарам платим дань, а сарацины захватили Фессалоники всего пятьюдесятью кораблями! Бог отвернулся от святого народа! А теперь еще библейская Скифия, языческая Русь, занесла кровавый топор над чадами нашими из-за греховодника, сожительствующего с распутницей и провозгласившего незаконнорожденное дитя своим соправителем! Предаст смерти Господь Вседержитель падшее царство! Ничто не спасет нас и не укроет от гнева Его!
Фотий и его приближенные почитатели породили панику. Благо ей поддались не все.
Богобоязненные горожане пали ниц, застыв в молитве безысходности, но гарнизон продолжал подготовку к отражению. Стены были высоки! «Северные скифы», как называли русов в Константинополе, сколько бы их ни было, должны были сперва высадиться, потом расставить осадные орудия и катапульты. Подойди они ближе – их ожидает град камней весом в два таланта со всех метательных машин. Не так просто было взять крепость приступом. Скорее невозможно! Еще никому этого не удавалось!
Стратигу передали первое хорошее известие. У входа в залив ладьям русов преградили путь огромная флагманская триера, отбившая попытку абордажа, и несколько хеландий с бронзовыми трубами, торчащими из пастей быкольвов на форштевнях.
Из мистических химер на ладьи русов полились струи «греческого огня». Были подожжены несколько судов, и горящие русы попрыгали в воду, не находя в море спасения, ибо вода тоже горела! Это дало возможность приступить к натяжению цепи с обоих берегов, чтобы закрыть русам путь в царскую гавань…
В сторону островов, где стоял шатер василевса, надо было срочно отправить весть о вторжении. Всадники уже мчались к ближайшим фемам с приказом стратига императорской тагмы о немедленной помощи осажденному гарнизону. Архонты ближайших фем и вассальные феодалы, не задействованные в войне с сарацинами, были обязаны прислать военную помощь и провизию.
Константинополь не имел столько припасов, чтобы продержаться больше месяца! Огромным минусом было и наличие паникеров, скрытых заговорщиков, иностранных наемников, всегда готовых поживиться в беспорядке. Если бы русам удалось войти в гавань, у них, безусловно, появился бы шанс овладеть крепостными стенами. Именно со стороны залива они были защищены слабее всего в угоду вида на гавань с императорской террасы. Ох уж эти эстеты и философы, созерцатели и писатели мудреных трактатов для потомков! Именно таким был Лев VI! Именно он приказал не строить высоких стен со стороны залива. Там, конечно же, был не забор из тонких досок, а зубчатые булыжные стены с бойницами, однако преодолеть такие не представилось бы труда опытным ратникам.
Стратиг всматривался в даль, пытаясь угадать детали морского боя и приговаривая вслух:
– Держись, друнгарий! Ты опытный флотоводец, Варда! Ты знаешь, что их нельзя пустить в залив. Если они высадятся у конного манежа василевса, то без труда возьмут дворец. Там всего два бастиона: императорский маяк и башня Велизария! Держись, друнгарий! Погибни, но дай натянуть цепь!
Глава 16. Молот
Кузнец Горыня пребывал без сознания около недели. Его изодранное тело, потерявшее немало крови, не чувствовало ни боли, ни насекомых. Муравьи ползали по лицу, заползая в ноздри и уши, и только Домаслав, возвращаясь с охотничьего промысла, очищал его, промокая влажной ветошью.
Домаслав не был докой врачевания. Он старался вспомнить, что когда-либо видел или слышал от мамы, ушедшей так рано и не успевшей передать весь свой опыт своему смышленому чаду. Он перенял бы вмиг, ведь обладал феноменальной памятью.
Интуитивно он выбирал верные способы. Он терпеливо выхаживал отца, смазывая раны кашицей из болотной клюквы и корней лопуха и прикладывая к разодранной коже листья чистотела. Кропотливый уход не стремительно, но все же принес свои плоды. Спустя две недели правое веко Горыни приподнялось, а через день он стал изредка открывать глаза. Правда, сыну казалось, что смотрят они в никуда, отрешенно и бессмысленно.
Домаслав оборудовал жилище в глубине леса, под густой сенью вековых дубов. Смастерив лежбище из сухих хвойных веток, он накрыл их шкурами куниц и бобров. Огонь разводил лишь по мере необходимости, когда готовил отцу целебные отвары из тысячелистника и можжевельника или уху из свежевыловленного карпа или налима. Он пытался скармливать жидкость маленькими порциями и иногда плакал от безысходности, когда даже эти крупицы силы стекали по отцовским щекам. Видя страдания своего отца, он конечно же простил его. Он так и сказал вслух:
– Отец, не оставляй меня одного. Я прощаю тебя за маму. Вставай…
Слова всегда что-то значат, даже если кажется, что их никто не слышит. Именно эти слова стали главным лекарством.
Однажды ночной мотылек, насытившийся нектаром, сел на нос Горыне, чтобы извлечь из ноздри сдохшую гусеницу. Тогда-то кузнец и чихнул, вызвав неописуемый восторг сына.
Отец был спасен. Еще через две недели Горыня встал на ноги и мог сносно передвигаться с помощью сделанного сыном удобного посоха из елового ствола. Спустя еще немного времени руки кузнеца, соскучившиеся по железной руде, молоту и наковальне, потянулись к труду.
Возвращаться в Коростень никто не собирался. И отцу, и сыну было понятно, что их обоих разыскивает вероломный Мал, сделавший их врагами варяжских князей, так что лес оставался единственным их домом. Кормящим и укрывающим.
У болот Домаслав предавался сладким воспоминаниям о своей возлюбленной Малуше и мечтал лишь об одном – вызволить девушку из варяжских оков.
Сладкие грезы казались теперь несбыточной мечтой. Но разве не жив человек, пока у него есть мечта? Иногда лишь мечта придает силы. Кто-то подменяет мечту желанием мести. Да, он хотел отомстить Малу за отца, но каждый раз останавливал себя на отрезвляющей мысли, что правитель Коростеня – отец его любимой.
Тем временем Мал, выполняя наказ сюзерена, отрядил в леса целую экпедицию для поимки беглецов, предупредив, что Домаслава лучше взять живым…
Ранним утром сын кузнеца отправился верхом на своей добыче – лошади знатного древлянина – к небольшому лесному озеру, месту водопоя и рыбной ловли, скрытому от глаз людей зарослями высокого камыша. Пришлось снова ненадолго оставить отца.
Животное с удовольствием плескалось в воде, беспечно лязгая копытом по белым лилиям и отряхивая густую гриву. Домаслав нежно гладил гладкую морду и грудь, на мгновение забывшись в приятных хлопотах. Чувство опасности улетучилось бы вовсе, если бы не хрустнула ветка.
