– Этот день лучше других для меня, – собравшись с мыслями, изрек Игорь, стараясь не выдавать крайнее напряжение. – Ведь единственный наследник имени Рюрика, конунга этих земель, княжич Святослав, будущий князь всей Руси и царь болгар, родился в этот день и доставил радость своим появлением всем, надеюсь, и тебе! Ты же верен присяге законному князю, не так ли? Народ ликует и радуется, ты же не хочешь мешать празднеству? Ты же не вторгся на пир с целью поторопить меня с объявлением войны Хазарии? Упрекнуть меня в том, что я тяну с решением?
– А если и так! – принял вызов Свенельд. – Объяви войну нашим врагам, что держат в полоне наших братьев! Удвой наше ликование, добавь повода для веселья!
Все застыли в ожидании, что ответит князь Игорь. Асмуд нервничал, жалея, что не облачился в боевые доспехи и распустил славянские формирования, в которых теперь было гораздо больше дисциплины и проку, чем в старой гвардии.
Игорь встал с трона и подошел к сыну. Святослав смотрел на отца, хлопая глазками, ему было тревожно, но он не плакал. Лишь прижался к ноге своего отца и отвернул голову в сторону матери. Отец подхватил Святослава под мышки, подкинул в воздух и, поймав, расхохотался. Да так заразительно, что засмеялись все в бражном зале. Все, включая соратников неуправляемого воеводы.
– А вот пусть мой наследник и объявит войну! – неожиданно заявил князь. – Это будет мой ему подарок на день его рождения на свет. Пусть малыш почувствует себя властителем сызмальства! Ему уготована судьба непростая, так пусть привыкает. Сынок, объяви войну!
– Объявляю войну! – тут же пролепетал Святослав.
– Ну вот, война объявлена! – улыбнулся Игорь и пренебрежительно повернулся спиной к воеводе, намереваясь проводить сына к матери.
Свенельд стоял в смятении, не соображая, как реагировать на явное издевательство. Принять его на свой счет или обернуть в свою пользу… Наконец, дождавшись, когда мальчик усядется на трон, он рявкнул:
– Ну коль так, я не возражаю, что отныне самые важные решения, касающиеся объявления войны или заключения мира, будут зависеть от отрока. Ведь князь самоустраняется.
– Держи в себя в руках, князь… – шепнул на ухо Игорю Асмуд. Это было трудно. Назойливый Свенельд нарывался, как вол на вилы. Но Игорь смог. Рисковать жизнью жены и сына, своих воинов он не хотел.
– Опять ворчишь, воевода… – придавая голосу нотки снисходительности, произнес Игорь. – Тебе же сказали, что будем выступать. Война объявлена, так иди и готовься, коль тебе не до праздника. А нам дай повеселиться! Нам есть время до праздного застолья и повода теперь два! День рождения наследника и война! Ты получил, что хотел, так не мешай и нам! Ступай точить топоры!
– Они наточены, и мы готовы к войне. Твое слово, князь! Война! Твое слово! Идем готовить драккары к походу! Время не ждет! Но ты должен знать, что если ты насмехаешься над нашими чаяниями и наутро с похмелья скажешь, что объявление войны – всего лишь шутка, мы не посчитаемся с твоей короной. Отсвет твоей короны не заменит нам солнца! А оно перестало нам светить с того самого момента, как хазары закрыли в темнице наших братьев!
Эти слова вызвали одобрение многих. Даже дружинники Игоря проглотили слюну, молчаливо поддерживая слова воеводы. Ведь они такие же, как берсерки, попавшие в хазарскую западню. Они маленькие люди и тоже хотели бы, чтобы об их судьбе пеклись сильные мира сего. Чтобы о них заботился и всегда помнил князь, ради которого они в любую секунду пожертвуют жизнью. Чтобы их пошли вызволять, попади они в позорный плен.
Последнее слово было за Свенельдом. Одержимый воевода не остался на празднике, за ним демонстративно вышли и верные ему соратники-варяги. Их было не меньше, чем воинов в дружине князя. Бойни удалось избежать, но никто не знал, что принесут ближайшие дни.
Глава 25. Раскол в армии
Игорь помнил назидание Вещего Олега: не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати. Можно было оттянуть время, сославшись на подготовку к походу на хазар, но нельзя было не идти. Война была неизбежной, но направление удара консолидированного войска русов выбирал не князь. Теперь он принимал решения под давлением иного центра силы, грозного и независимого от его воли. А это означало, что княжеская власть пошатнулась.
Подготовка велась ускоренными темпами, с оглядкой на недовольного Свенельда. Он считал, что с хазарами легко совладать и без славянского ополчения, за глаза обвинял князя то ли в медлительности, то ли в трусости, то ли и в том и в другом одновременно. Первым советником князя стал Асмуд, он призвал Игоря не обращать внимания на дерзкого воеводу и идти по стопам Олега, который не чурался привлечением славян для усиления войска и осознавал, что победить можно лишь сообща.
Варяжские сородичи все больше прислушивались к Свенельду. Тот задабривал их подачками в виде конфискованного у новых бояр, обвиненных в измене, добра. Поводы для обвинений находились быстро. Достаточно было выстроить слишком высокий частокол вокруг острога, и Свенельд мог спросить:
– От кого решил укрыться за стеной кольев? Уклониться от дани задумал?
«Изменник» отделывался откупом, если не желал лишиться головы. Свенельд и его дружина богатели, обирая городища. Ратники Игоря завидовали и зачастую в разговорах восхищались предприимчивым воеводой, который не забывал своих соратников. Нет, его не любили, но уважение своими действиями он снискал. Во всяком случае, варяги Игоря не осуждали собратьев и не отказались бы пощипать тех из славян, кто после одного похода возомнил себя воином…
Как бы все закончилось, коль пришлось бы Игорю отправиться на драккаре в поход, инициированный его недоброжелателем Свенельдом, неизвестно. Возможно, Игорь бы пал, не дойдя до волока меж Доном и Итилем, не случись аккурат перед спуском на воду нового флагманского драккара события, перевернувшего все с ног на голову.
В Киеве появился однорукий странник в лохмотьях и с посохом, который направился прямиком ко князю. В его искромсанном шрамами лице невозможно было угадать знакомые черты, но старый Асмуд узнал ратника по голосу.
Его имя почивший Олег знал наизусть, так как был это один из самых отважных мореходов и бесстрашных воинов его доблестной дружины. Звали его Кнут. В прежние времена он прослыл заводилой и душой компании. Теперь на нем буквально не было живого места, он вонял смрадом и дышал гнилью. Но страшнее всего был не его вид, в шок повергала его история.
Прибывший из Ромейского царства Кнут-мореход поведал чудовищный рассказ, выслушав который князь передумал идти на Хазарию. После этого рассказа князь знал, что предпримет. И его поступок никто бы не осудил. Ведь месть для варяга – дело святое!
Те семьсот воинов, что нанялись в имперскую гвардию и отправились на двадцати драккарах и двух ромейских триерах на помощь византийскому василевсу Льву VI Философу, по словам Кнута, погибли все до единого в результате заговора византийского императора и его супруги Зои Карбонопсины. И только Кнут остался в живых.
