– Варяжский топор – хорошая вещь в хозяйстве, но лучше его спрятать от чужих глаз. Где же лучшее место?! О, навозная куча. В коровьем помете – вот где для него самое подходящее место!
Тем временем ожил горбун, представ в образе окрыленного ангела. Он летел над царевной, только что попытавшейся его убить, и благодарил ее всем сердцем:
– Спасибо, византийская царица, ты сбросила с меня ярмо, разрубив одним ударом бечевку, связывающую мои крылья. Теперь я знаю, что за спиной у меня всегда были крылья, и ты открыла мне глаза, что есть истинное ярмо!
– И что же истинное ярмо? – вопрошала изумленная царица.
– Византия! Царица! – улетал бывший горбун.
– Но ведь это я сделала тебя свободным и научила летать! – вопила царица.
– Нет, не ты, просто у тебя оказался в руках волшебный варяжский топор. Он может убивать, но может даровать людям свободу…
Публика благосклонно восприняла спектакль саксонского театра. Аплодисменты явились наградой, конечно, нематериальной, ведь Ольга заранее отблагодарила труппу увесистым мешочком серебряных гривен за воплощение в жизнь ее собственной идеи, пронизанной драматургией жизни.
– Мама, что все это значит? – попросил растолковать Святослав.
– Откуда мне знать, что имели в виду бродячие артисты. Но, что я поняла точно, ромеи использовали топор варяга, а затем засунули его в кучу навоза. И еще я поняла, что у каждого человека, даже уродливого, есть за спиной ангельские крылья и варяжский топор способен их распутать… – уклончиво ответила княгиня.
Воевода Свенельд впечатлился иным. Он уже допрашивал саксонцев, как те умудрились поднять новоиспеченного ангела – бывшего горбуна – ввысь над ширмой без палок и нитей. Разоблачив фокус, он довольный появился перед боярами, заявив во всеуслышание:
– Лжецы! Он не летел. Они заранее привязали нити и протянули их на крышу. Сверху сидит их человек и дергает за нити!!! А ну, покажись!
Актер не мог ослушаться и показался в крохотную щель. Княгине вдруг стало плохо. Она побледнела как полынья в ледяном покрове Днепра и едва не упала. Сын подхватил.
– Обещай мне не идти на войну по прихоти Византии, обещай мне не быть оружием в чужих руках! Не стань марионеткой, такой же, как у этих саксонских кукловодов. Обещай не делать этого, пока я жива. Обещай мне! – потребовала мать.
– Обещаю, мама! – согласился князь. Он понес ее на ложе, опечаленный, что мать сразил неведомый недуг и она так страдает.
Отец Григорий не сдвинулся с места, застыв словно истукан, чем вызвал неодобрение у воеводы Свенельда. Тот подошел к греку с вопросом:
– Чего стоишь, неси в опочивальню свое ромейское зелье… Ты же слышал, что сказал князь: он не пойдет на войну, пока мать жива. Так помоги ему выполнить зарок.
– Ты знаешь, воевода? – выпучил глаза от удивления Григорий.
Свенельд отвел его в сторону и шепнул на ухо:
– А ты думаешь, почему ты еще жив? Пока мои интересы совпадают с целями тех, кто тебя послал. Да и священник из тебя никудышный. Ромеи все такие, только прикрываетесь именем своего Бога, когда творите пакости. И даже их не можете доделать до конца без помощи. Как видишь, я знаю все. Ступай…
Княгиня не сдавалась, борясь за жизнь. Ее немощное тело не справлялось с недугом. Ни лекари, ни молитва не возвращали ее к былой бодрости. Но бренность этого мира не заботила ее так, как будущее ее сына и людей, ставших ее народом.
Дни тянулись, омраченные мучениями. Слякоть на улицах сделала город пустынным. Ветер свистел под откосами, заглушая даже молитвы.
– Малуша родила сына от Святослава… – оповестила княгиню служка, помнящая добро бывшей ключницы, в один из унылых вечеров. – И просится к вам, матушка. Умоляет слезно смилостивиться и принять. Не откажите, ведь не простит она себе своего бегства и знает, что никогда не искупит вину.
– Зови, коли раскаялась… – кивнула Ольга, нахмурив брови.
– Она уж у порога. С мальцом…
– Тогда пусть подождет немного…
Ей было тяжело даже повернуться, кости ломило, ноги уже не слушались. Лишь голова оставалась ясной. Превозмогая боль, княгиня приподнялась и захотела одеться в дорогую тунику. Малуша хоть и родила байстрюка, но в его жилах кровь Рюриковичей. Не подобает с матерью внука говорить с пренебрежением…
Княгиня приняла наложницу сына в бражном зале. Сурово взглянув на древлянскую беглянку и закутанного в пеленки младенца, покачала головой и укорила:
– На дворе ветер и слякоть, а ты таскаешься по городу вместо того, чтобы вскармливать в тепле под крышей дома…
– Нет у меня дома, матушка… – завопила Малуша, рыдая… – Кругом здесь опасность. Ладно бы для меня, для сыночка моего! Люди Свенельда-воеводы неотступно следят, и сын его Лют угроз не скрывает. Только и ждут, когда Святослав совсем от меня отвернется. Забыл он меня. Отвратила сердце его от меня мадьярская принцесса, любимица ваша. Не Свенельд, так она со свету сживет…
– Так уж и сживет! Да и нет у меня любимиц… – успокоила княгиня. – Подойди ближе, дай внука разглядеть.
Малуша послушно поднесла комочек и передала княгине.
– Молчаливый… – улыбнулась матушка. – Глаза как у отца, но носик Игоря. Как назвали?
– Нет князю дела до третьего сына. Подготовкой к войне занят, недосуг ему имя придумать… – с горечью в голосе ответила Малуша.
– Негоже мальцу без имени… – искренне опечалилась Ольга. – Тем паче, княжич он. Кто знает, может, миром завладеет и народ при нем спину свою расправит, глаза раскроет и темень свою увидит. Меня ведь тоже не признали кровные… А что! Так и назови, Владимиром. Нет у меня к внукам лицеприятия, все они равны в очах моих!
– Спасибо, матушка, но прошу тебя укрыть сына моего от несчастий, спрятать в дальней стороне, хоть в Новом Городе, под защитой брата моего и верного твоего воеводы Добрыни. Здесь не выжить внуку твоему без тебя, ведь хворая ты, матушка, не ровен час… преставишься.
– Рано ж ты меня хоронишь… – возмутилась княгиня резкому слову. – Неотесанная ты, Малуша, одно слово – древлянка!
– Не я хороню, и не желаю я смерти твоей, матушка, разговоры я слышу… Слух у древлян звериный. А молва кругом, что совсем плоха княгиня наша. Да и вижу теперь, что люди не зря языки распустили. Ты прости меня, матушка, за слово грубое. Не имею я права с тобой так молвить, от отчаяния очерствела… Свенельд с князем все послов ромейских привечают, целыми сундуками дары принимают и все о войне говорят. И с твоей кончиной поход этот связывают. А князь уйдет, так негде мне будет сына укрыть. Псы Свенельда из-под земли меня достанут. Поклялся воевода, что истребит потомство мое. Не простил он мне, что из рабства его выскользнула. Погубят внука твоего… Владимира.
Княгиня на мгновение забылась, предалась тяжелой думе, затем кликнула гридней. Стража тотчас явилась. Она оперлась на посох и велела исполнить приказ:
