Матильда была вне себя от радости. Даже спустя много лет она с удовольствием и конечно же с гордостью вспоминала о начале работы над балетным спектаклем:
«Князь Волконский часто приходил на репетиции и внимательно следил за всеми приготовлениями к этому балету. Князь был чрезвычайно ко мне внимателен и любезен, и я была убеждена, что наши отношения будут всегда самыми лучшими. Но, по-видимому, при его вступлении в должность директора его сразу предупредили, что ему будет нелегко со мною, на что он будто бы ответил, что справится и не будет обращать никакого внимания на мои желания. К сожалению, он не понимал положения и ответственности первых артистов, которые несут на своих плечах огромный репертуар. Это вскоре привело к первому столкновению, которого легко было бы избежать.
Несмотря на то что я только что выручила Дирекцию, заменив Гримальди во время спектакля, и за это получила благодарность от князя Волконского, он решил передать Гримальди, только что приглашённой к нам на гастроли, мой любимый балет “Тщетную предосторожность”. Узнав об этом, я поехала к нему и просила его этого не делать. Я хотела в этом балете появиться осенью, а балеты, включённые в репертуар балерины, не передаются другим без её ведома и согласия. Но, несмотря на мою просьбу, выраженную в почтительной и вежливой форме, он мне ответил отказом. Конечно, я так этого не оставила и приняла свои меры. Через несколько дней директор получил от министра двора приказ оставить балет за мною. Это сделал опять для меня Ники, несмотря на то, что он находился в это время в Дармштадте».
Она не могла отдать этот балет. Слишком много было связано с ним. Ведь именно выступление на выпускном представлении привлекло к ней внимание императора Александра III, который вошёл в зал как раз во время её танца. Именно тогда увидел её на сцене ставший навечно дорогим её сердцу Николай Александрович, в то время цесаревич, а ныне недосягаемый и незабываемый её и уже не её Ники.
И вот он, Ники, повелел оставить за ней этот памятный балет. Ну а князь Волконский испытал несколько неприятных минут и вынужден был отказаться от своих решений, но, к чести его, он, по словам балерины, оставался любезен и предупредителен с нею, как будто ничего не произошло между ними.
А мастерство множилось и крепло не по дням, а по часам. Балерина уже выработала свой почерк выступлений, о котором сама говорила так:
«Когда я выступала на сцене, я любила знать, что в зале среди публики находится человек, которому я нравлюсь. Это меня вдохновляло. Выходя на сцену, надо было уметь сделать вызов публике и дать ей понять, что я ради неё на сцене. Надо было жестом призвать её к себе, приковать её внимание и увлечь за собою. Я считала очень важным захватить публику с первого момента своего появления на сцене, и публика отвечала на мой призыв громом аплодисментов, от этого момента зависел успех спектакля. Про меня говорили, что никто так не умеет, как я, выходить на сцену и сразу овладеть публикой».
Видимо, присутствие в зале человека, которому Матильда нравилась или который даже был в неё влюблён, облегчало вот такое притяжение внимания публики. Словом, что-то мистическое было в этом, словно чувства её поклонника передавались другим, растекались по залу и взрывали его аплодисментами.
Известный балетный критик, искусствовед и балетовед Аким Львович Волынский в своей книге «Мариинский театр» писал:
«По всей справедливости, нельзя не упомянуть в первую очередь имя М. Ф. Кшесинской, которая в течение четверти века была воплощением, олицетворением действительно большой артистки – “прима-балерина-абсолюта” – Императорского балета: артистка с блестящей техникой и которая обладала к тому же в совершенстве особым даром захватывать публику, как только она появлялась на сцене».
Волынский отметил и главную уловку Кшесинской – манеру выхода на сцену. Он писал, что едва она появляется на сцене, как «своим блеском затемняет всех кругом… как будто вдруг засиял свет».
Свои статьи посвящали Матильде Кшесинской лучшие театральные критики. Так, сын известного русского поэта Алексея Николаевича Плещеева Александр Алексеевич Плещеев (1858–1944), писатель, драматург, историк балета, сам выступавший на сценах московского Малого театра и женатый на актрисе Е. Н. Рощиной-Инсаровой, автор более чем 30 пьес, с восторгом писал о блистательной балерине:
«Г-жа Кшесинская 2-я, как всегда, танцевала в “Спящей красавице” с выдающимся успехом, и артистка с лёгкостью, присущим ей блеском и законченностью исполняла свои вариации, которые, несмотря на требования публики, как, например, в последнем действии, не повторила. У г-жи Кшесинской 2-й много таких индивидуальных качеств, которые выделяют её из ряда остальных танцовщиц; у неё много жизни, огня, весёлости в исполнении; она оживляет сцену своим появлением и своей улыбкой, не исчезающей даже тогда, когда ногами приходится выводить узоры, граничащие если не с опасностью для жизни, то с возможностью вывернуть ногу. Таких хореографических трудностей, которые обязательны ныне для балерины, во дни Дидло танцовщицы и во сне не видали. “Спящая красавица” опять собрала полный театр публики. Г-же Кшесинской 2-й поднесли корзины цветов».
Он тоже отметил, что Матильда оживляет сцену одним только своим появлением.
А о балете «Дочь фараона», в котором Кшесинская выступала 21 октября 1898 года, Александр Алексеевич Плещеев с восхищением написал:
«В прологе молодой англичанин со своим слугой Джоном путешествуют по Египту и, застигнутые в Сахаре сильнейшим “сомумом”, прячутся в ближайшей пирамиде со своим проводником и носильщиками их багажа. Проводник объясняет молодому англичанину, что в этой пирамиде находится мумия дочери фараона, которая установлена в углублении, которая и видна в глубине сцены. Потом носильщики раскладывают пледы и подушки, засыпают, и под влиянием опиума англичанин видит чудный сон. Он – молодой египтянин, мумия оживает в красавицу, дочь фараона, и начинаются неизбежные и бесконечные хореографические видения: мумия превращается в г-жу Кшесинскую 2-ю, которая в прелестном костюме, освещённая сверху электрическим лучом, быстро приковывает общее внимание. В течение всего огромного, растянутого балета балерина не сходит со сцены, мимические рассказы Аспиччии чередуются с танцами, которые талантливый балетмейстер кое-где добавил, применившись к условиям нынешней техники, более требовательной и сложной, нежели во времена Розети. Мимические рассказы исключительно драматического содержания очень трогательны в передаче г-жи Кшесинской 2-й, которая не переигрывает, не подчеркивает их, обнаруживая, так сказать, инстинктивную меру во всем. У г-жи Кшесинской много нежной, выражаясь словами известного писателя, простодушной грации. Она ведет сцены с увлечением, как, например, в рыбачьей хижине, рельефно передает рассказ о преследовании, так что получается весьма правдивое впечатление. В последней картине мольба о пощаде дорогого ей человека и потом восторженный порыв сердца, когда отец исполняет её желание и соглашается выдать Аспиччию за Таора, удаются г-же Кшесинской 2-й ещё лучше. В этом исполнении нет реализма и мощи Вирджинии Цукки, скорее драматической актрисы, чем танцовщицы, но оно носит отпечаток увлечения и обаятельности. Все танцы талантливой балерины… красивы, она справляется с ними безукоризненно. …Она танцует гордо, заносчиво, посматривая на окружающих с соблазнительной восточной негой… Остаётся упомянуть о роскошных, полных разнообразия и вкуса костюмах балерины, которые к ней чрезвычайно идут. Успех г-жи Кшесинской в такой тяжёлой, ответственной роли, безусловно, заслуженный и единодушный, примиривший ценителей и судей. Этот успех окончательно убедил меня в том, что М. Ф. Кшесинская – лучшая русская современная балерина, успевшая в течение трёх лет со времени выхода в свет первого издания моей книги широко, всесторонне развернуть свой симпатичный талант. Теперь это такая выдающаяся артистка, с которой придётся считаться иностранным танцовщицам. Ей поднесли много цветов».
