«Это было совершенно исключительное представление, – вспоминала Матильда Кшесинская, – выход каждой артистки сопровождался громом аплодисментов. В обыкновенных представлениях вариацию танцует только балерина, но для этого раза я просила каждую станцевать вариацию по своему выбору. Конечно, это придало ещё больше блеску, так как у каждой артистки была своя выигрышная вариация, в которой она могла пленить. Однако и тут дело не прошло гладко. Одна из приглашённых мною артисток, желая выделиться перед остальными, подстроила себе через друзей исключительный приём, хотя и не была лучше других. Все это поняли, и вышло неудобно для неё. В этот вечер после спектакля я устроила ужин у Кюба для первых артисток, которые любезно согласились принять участие в спектакле и танцевать со мною. Приглашены были на ужин исключительно только дамы, мужчины не имели права подходить к столу до окончания ужина. Я заказала круглый стол, чтобы удобнее было рассадить всех. Ужин был накрыт посреди зала и, конечно, обратил на себя всеобщее внимание. Когда подали кофе, было разрешено кавалерам подсесть к столу, и я всех угостила шампанским. Один из присутствующих балетоманов взял тарелку и стал собирать мелкую серебряную и медную монету, не говоря, зачем он это делает, но вскоре загадка разъяснилась: я получила от него серебряную тарелку работы Фаберже, к которой были припаяны все собранные в тот вечер монеты с соответствующей надписью в память моего ужина».
Жизнь текла в обычном русле. Радости сменялись горестями, ну а горести, которые порой забывались с трудом, всё-таки рано или поздно забывались. Только стала постепенно затихать скорбь по ушедшему в мир иной отцу Матильды, как 4 февраля 1909 года внезапно на 62-м году жизни скончался отец Андрея великий князь Владимир Александрович.
Матильда написала по этому поводу:
«Я лично потеряла в нём близкого друга, которого я прямо обожала. Он столько раз мне оказывал сердечное внимание в тяжёлые дни моей жизни и нравственно поддерживал, когда мне бывало особенно тяжело. Последней музыкой, которую он мне прислал, как будто предчувствуя что-то грустное, был «Valse triste» Сибелиуса, который я так и не успела поставить для танца. Много слёз я пролила в эти горестные для меня и для моего бедного Андрея дни».
Кстати, некоторые пасквилянты нахально и подло зачисляют и его в любовники к Матильде Кшесинской. Но это на совести похотливцев, имена которых называть не буду – их легко найти в интернете.
Насколько выше всех пасквилянтов были те, кто любил Кшесинскую, и те, кто с уважением относился к чувствам, которые некогда были сильными, но по обстоятельствам оказались потушенными. Я имею в виду императорскую чету.
Матильда Кшесинская рассказала:
«Я очень любила танцевать “Талисман”, хотя в нём не было сильных мимических сцен, зато Николаем Легатом были чудно поставлены танцы и в каждом действии они вызывали шумные овации. В последнем действии я исполняла коду совершенно своеобразно и повторяла её каждый раз по четыре раза, а в день моего 25-летнего юбилея я коду повторила пять раз.
По общему правилу артисты имели право на бис повторять два и больше раз, ограничений не было; но когда в царской ложе находились Государь и Императрица, то после второго раза, если публика требовала еще повторения, артисты смотрели в Царскую ложу, ожидая от Государя или Императрицы знака. Императрица Мария Федоровна любила балет “Талисман” и бывала почти на каждом представлении. Если публика требовала повторить в третий раз, я обращалась в сторону Царской ложи, и, если Императрица кивком головы выражала свое согласие, я делала глубокий реверанс и шла повторять свою коду, и тогда публика неистово аплодировала. Великий Князь Сергей Михайлович мне рассказывал, что в этих случаях Императрица с ним советовалась, хватит ли у меня сил, на что он отвечал, что если я ожидаю указаний, то, значит, хватит».
Императрица Александра Фёдоровна, знавшая о любви к балерине своего супруга, заботливо интересовалась, хватит ли сил у виртуальной её соперницы танцевать!.. Это ли не доказательство благородства. Это ли не доказательство милосердия. А императрица ведь понимала, что насильно изъятое из сердца чувство не забыто, что оно спряталось где-то в дальних уголках души.
Присутствовала царская семья и на двадцатилетнем юбилее работы Матильды Кшесинской на Императорской сцене, который отмечался 13 февраля 1911 года. Снова, как на десятилетнем юбилее, бенефис, снова в ложе вся императорская семья. Сколько событий минуло, сколько успехов на сцене, сколько личных потерь и приобретений… Сколько гроз прогремело над страной!
И вот Матильда снова «могла блеснуть и была бесконечно счастлива, что Государь увидит» её на сцене.
И конечно, подарок – «Царский подарок… бриллиантовый орел продолговатой формы Николаевских времен в платиновой оправе и на такой же цепочке для ношения на шее».
И вопрос, заданный великим князем Сергеем Михайловичем, во время первого антракта пришедшим за кулисы. Вопрос не от него, вопрос от Государя, вопрос от Ники, который интересовался, наденет ли Матильда этот подарок на сцену. И она продолжала выступление в дорогом для неё подарке, который согревал её во время дальнейших танцев.
Подарков было великое множество, но самые дорогие – от Государя… и, конечно, от великого князя Андрея Владимировича. «От Андрея – дивный бриллиантовый обруч на голову с шестью крупными сапфирами по рисунку головного убора, сделанного князем Шервашидзе для моего костюма в балете “Дочь фараона”».
Ну и, конечно, дорог был подарок ещё от одного близкого ей человека:
«Великий Князь Сергей Михайлович подарил мне очень ценную вещь, а именно – коробку из красного дерева работы Фаберже в золотой оправе, в которой была уложена завернутая в бумажки целая коллекция желтых бриллиантов, начиная с самых маленьких до очень крупных. Это было сделано с целью, чтобы я могла заказать себе вещь по моему вкусу, – я заказала у Фаберже “плакку”, чтобы носить на голове, что вышло замечательно красиво».
Газеты соревновались в освещении театрального праздника. В «Ежегоднике Императорских театров» был помещён подробный отчёт:
«13 февраля 1911 года было крупное происшествие: праздновала свой двадцатилетний юбилей М. Ф. Кшесинская. Представительница чистого классического направления, в искусстве танцев она в настоящее время не имеет соперниц на русской сцене, до такой степени закончено её мастерство и строги, прекрасны в своей чистоте формы, в которые она облекает своё исполнение. Двадцать лет – большой срок для балерины, и тем не менее танец г-жи Кшесинской ничего не потерял в блеске своей виртуозности: последняя достигла того предела, когда, смотря на артиста, уже совершенно не думаешь об его искусстве. М. Ф. Кшесинская начала свою карьеру в ту пору, когда центр интереса в нашем балете сосредоточивался на виртуозном мастерстве различных, более или менее знаменитых иностранок вроде Брианца, Дель Эра, Леньяни, Замбелли и других. Г-жа Кшесинская, рискнув выступить в тех же ролях, в которых блистали именитые иностранки, постепенно проложила путь к полному завоеванию балетных подмостков русскими балеринами: Замбелли была последней приглашенной из-за границы. Взяв от итальянской школы виртуозность, от французской – изящество, г-жа Кшесинская пропустила всё это сквозь призму чисто славянской мягкости и задушевности, присоединила сюда чудесную мимику, вообще до тонкости разработала искусство, которым двадцать лет наслаждаются посетители балета. И если теперь, когда идёт переоценка всех балетных ценностей, классический пуант нуждается в защите, то нет для него адвоката более красноречивого, пламенного и убедительного, чем г-жа Кшесинская. Спектакль для бенефиса талантливой балерины был сборный: 1-е действие “Дон Кихота”, 3-й акт “Пахиты” и 2-е действие “Фиаметты”. За исключением Фокина, в нем были заняты все лучшие силы труппы».
