Ничто не предвещало беды, а беда в середине лета едва не произошла. Случившееся было словно преддверием будущих бед.
Кшесинская вспоминала с ужасом:
«Летом я… жила у себя на даче, в Стрельне, и одно событие так глубоко врезалось в мою память, что и до сих пор я помню его во всех подробностях, столько я пережила тогда ужаса и отчаяния. Стоял чудный летний день, тишина полная кругом, ни малейшего ветра, море, как зеркало. Мой сын со своим воспитателем Шердленом решили воспользоваться исключительно прекрасной погодой, чтобы покататься по морю на нашей плоскодонной лодке, к которой снаружи прикреплялся позади небольшой мотор. Мой электротехник, который ведал мотором и хранил его у себя на электрической станции, установил его на лодке, и все они втроём отправились на прогулку, которая обещала быть чудесной. Мотор зашумел, и лодка медленно поплыла по морю. Проводив их, я пошла домой. Меня ждала массажистка. Только что начался массаж, и я лежала на кушетке в спальне, как вдруг все потемнело, поднялся сильнейший ветер, налетел жуткий шквал: деревья под напором ветра гнулись, в воздухе летали сорванные ветром с деревьев листья, ломались сучья. Вова был на лодке в море! Я не знала, что с ним будет. Эти молниеносные шквалы так опасны на Балтийском море, столько несчастных случаев сообщалось в газетах каждое лето. Я бросила массаж и побежала на берег, на мою дамбу, откуда можно было видеть, что делается в море. Ветер вдруг стих, наступила жуткая тишина, солнце вновь засияло, море, как зеркало, гладко, но, в какую сторону я бы ни глядела, я ничего не могла заметить. Меня охватил ужас, они, наверное, погибли, иначе лодку было бы видно, они выехали в море не так давно. Стали телефонировать в Стрельнинский порт, где была спасательная станция и откуда во время бурь наблюдали за морем, чтобы оказать помощь, но оттуда ответили, что они не видели никакой лодки в море. Я была одна дома, в полном отчаянии, не зная, что же мне предпринять, где узнать, что с ними случилось, к кому обратиться за помощью. Я бросилась на колени и, вся в слезах, стала молиться, чтобы Господь сохранил моего сына…
В таком ужасном, беспомощном состоянии я оставалась довольно долго. Когда мое отчаяние дошло до пределов, вдруг раздался телефонный звонок. Это звонил воспитатель моего сына Шердлен, чтобы сообщить, что они все живы и здоровы и он сейчас находится с Вовой на Михайловской даче и только ждут, чтобы им подали экипаж для возвращения домой. Резкий переход от полного отчаяния к безграничной радости был так силен, что я только могла плакать и плакать от радости и благодарить Бога, что он услышал мою молитву.
Они благополучно катались по морю, когда налетел шквал. Они были сравнительно далеко от берега и решили скорее вернуться домой, но, на их горе, мотор испортился, и, пока его чинили, их стало относить ветром все дальше и дальше от берега. Тогда они взялись за весла, стараясь грести к берегу, но силою ветра их относило в другую сторону. В этот момент они увидели огромный пароход и направились к нему. Это оказался не простой пароход, как они думали, а по морской терминологии “бранд-вахта”, то есть военный корабль, закрепленный на якорях для охраны Царского Дворца с моря. К этому времени мотор был исправлен, море утихло, и они отправились к берегу напротив Михайловской дачи, где Вова со своим воспитателем вылезли и пешком добрались до дворца, а лодка пошла домой. Из дворца они и звонили мне. Все это быстро рассказывается, но на самом деле в общем прошло около двух часов, двух часов моих ужасных страданий.
Из-за моего траура я этим летом в Красном Селе не танцевала и на первые представления туда не ездила. Но заведующий театром полковник Княжевич мне передал, что Великий Князь Дмитрий Павлович был очень огорчен, что не видел меня в окне моей уборной, и просил передать мне, что в следующий спектакль он непременно ждет меня в театре. Чтобы сделать ему удовольствие, я поехала в Красное Село, но в зрительный зал не вошла, чтобы не нарушать траура, и мы в моей уборной провели весь вечер, мирно беседуя и болтая».
Ещё в день рождения сына Матильды, Владимира или Вовы, как она сама его называла, над головой было мирное небо. 17 июня… Ничто не предвещало тревог. Правда, зачастили в Петербург разные иностранные политики.
О 1-й мировой войне, которая до революции называлась Великой войной, написано много. Дореволюционных книг почти нет на книжных полках, ведь революция началась раньше, чем кончилась война. Писали о войне в эмиграции, и эти книги, неизвестные или почти неизвестные в России, пришли к нам лишь после крушения советской империи. Писали о 1-й мировой при советской власти. Было в ту пору одно направление. Писали после советской власти – другое направление. А вот мемуары, разумеется, выходили только за рубежом, и касались они в основном болевых действий и причин крушения империи.
Были романы. Конечно, первейший из них – «Хождение по мукам» Алексея Николаевича Толстого. Он экранизирован, он знаком чуть ли не со школьной скамьи. А вот о том, как восприняты события были слугами Мельпомены, сказано мало. Здесь пробел восполняют такие книги, как мемуары Матильды Кшесинской, тем более она относилась конечно же к наиболее осведомлённым авторам.
Матильда была близка к престолу, она знала о многих мероприятиях, потому что во многих и участвовала. Почему вдруг она посчитала нужным указать в мемуарах следующее:
«В первых числах июня приезжал с официальным визитом Король Саксонский». Кратко, не называя даже имени короля, указала. Что ж, думаю, понятно. Факт, наводящий на размышления. С 1806 по 1918 год Саксония была частью Германской империи. А следовательно, прибывший в Россию с визитом король Фридрих Август III (1865–1932) являлся даже не союзником, а подданным германского императора и короля Пруссии Вильгельма II. Так с кем воевать-то собирались? И что за визит? Многие источники говорят, что императоры Николай II и Вильгельм II чуть ли не до начала войны писали друг другу письма с уверениями в братской любви. Но война неотвратимо приближалась, хотя как будто бы продолжались мероприятия, запланированные ещё ранее. Кшесинская подметила:
«Несмотря на то что вскоре в Сараеве был убит наследник Австро-Венгерского Престола Эрцгерцог Франц-Фердинанд, в Кронштадт, как и предполагалось, пришла английская эскадра во главе с адмиралом Битти, и посещение России Президентом Французской Республики не было отменено. Пуанкаре, как известно, прибыл 7 июля, торжественно принятый Государем, и после трехдневного пребывания отбыл обратно во Францию. В его присутствии состоялся грандиозный парад в Красном Селе. На следующий день после отъезда Пуанкаре жизнь в столице и в Красном Селе вновь вошла в нормальную колею, и, по обыкновению, состоялись офицерские скачки, раздача призов за стрельбу, фехтование и т. д., обед в Кавалергардском полку, спектакль в театре в присутствии Государя. Но ненадолго. В этот спектакль – последний спектакль в Красносельском театре – я танцевала свою лучшую «Русскую» в дивном костюме. Могла ли я думать в тот вечер, что танцую в последний раз в присутствии Государя! Я танцевала отлично, я это чувствовала, а чувство никогда не обманывало меня, и уверена, что должна была произвести на Него хорошее впечатление. Это сознание служит мне и по сей день большим утешением».
