Кавалеристы на конце мола стояли всё так же неподвижно.
Конвоировавший пароходы миноносец дал два выстрела. Две бесполезные шрапнели разорвались над городом жидким дребезжащим звоном. Это было последнее прости родной земле.
Советская артиллерия не ответила. Люди стояли на молах, на бульварах, на обрывах над морем и смотрели, как в дыму и мгле тускнели, уходя, тяжёлые туши пароходов. В этом молчании победителей был тяжкий укор.
Пароходы исчезали в тумане. Северный ветер норд-ост как бы перевернул чистую страницу. На ней должна была начаться героическая история России – многострадальной, необыкновенной и любимой нами до предсмертного вздоха».
К большому счастью для Кшесинской и её спутников, они покидали Новороссийск, когда красные были ещё далеко, а потому погрузка и отплытие прошли без всякой спешки, а тем более паники, спокойно и неторопливо.
Вот и Кшесинская отметила:
«Огни флота и Новороссийска стали понемногу скрываться, и мы погрузились в ночную темноту, мирно покачиваясь на волнах».
Не было давки, не было преследования. Она уехала вовремя. Пройдёт ещё совсем немного времени, и в Новороссийске начнётся то же, что так сильно описал Константин Паустовский.
И ведь мало кто уезжал с удовольствием… Да, ездили в Европу, радовались таким поездкам, но во время этих поездок знали: их ждёт Родина, их ждут родные края, в которые они скоро вернутся. Уезжающим вместе с Матильдой, как и ей самой, было ясно, что возвращение невозможно. Хотя, конечно, пожелай остаться именно она, новая власть приветствовала бы это. Но, увы, слишком крепко была связана она с домом Романовых. Рано или поздно узнали бы, кто был её первый возлюбленный, узнали бы, кто поклонялся ей из великих князей и кто стал отцом её сына. Узнали бы и не пощадили. Поэтому уж к кому-кому, а к Матильде Кшесинской не могут быть отнесены слова, которые отнёс Паустовский к тем, кто покидал Россию на его глазах. И конечно, у неё замирало сердце, и конечно, она наверняка думала так, как думали герои песни, в которой берут за душу слова: «Ах, русское солнце – великое солнце».
«…Божья милость, что будущее сокрыто от нас…»
И снова обратимся к книге А. А. Керсновского, чтобы подытожить то, что случилось в России:
«Россия могла стать сильнейшей и славнейшей державой мира. Но этого не захотели ни русская общественность, ни русский народ. Этого не желали ни наши враги, ни наши союзники.
Можно и должно говорить о происках врагов России. Важно то, что эти происки нашли слишком благоприятную почву. Интриги были английские, золото было немецкое, еврейское… Но ничтожества и предатели были свои, русские. Не будь их, России не страшны были бы все золото мира и все козни преисподней. Русские люди 1917 года все виноваты в неслыханном несчастье, постигшем их Родину».
Историк привёл слова Уинстона Черчилля:
«Ни к одной стране рок не был так беспощаден, как к России. Её корабль пошёл ко дну, когда пристань была уже в виду. Он уже перенёс бурю, когда наступило крушение. Все жертвы были уже принесены, работа была закончена. Отчаяние и измена одолели власть, когда задача была уже выполнена…»
Говорят, что история не имеет сослагательных наклонений. Так это или не так, вопрос спорный. Но люди должны оценивать, как бы развивались дела, как бы шла их личная жизнь, если бы по злой воле каких-то мерзавцев и изменников не было обрушено всё, создаваемое миллионами людей на протяжении тысячелетий. И что могло быть, когда б не оборвался тот путь созидания.
Канцлер Венгрии в тридцатые годы, а в 1921–1931 годах премьер-министр Королевства Венгрии граф Иштван Бетлен (1874–1946) писал в 1934 году:
«Если бы Россия в 1918 году осталась организованным государством, все дунайские страны были бы ныне лишь русскими губерниями, не только Прага, но и Будапешт, Бухарест, Белград и София выполняли бы волю русских властителей. В Константинополе на Босфоре и в Катарро на Адриатике развевались бы русские военные флаги. Но Россия в результате революции потеряла войну и с нею целый ряд областей…»
Крушение империи свершилось, и звезда русского балета с горечью покидала Отечество.
19 февраля 1920 года Матильде Кшесинской 47 с половиной лет. Напомним, что она родилась 19 августа 1872 года. Для кого-то – большая часть жизни. Но Матильда в свои 47 с половиной лет не прожила ещё и половины жизни. Но об этом ни ей, ни её спутникам неизвестно. Как тут не вспомнить приведённые выше слова императрицы Марии Федоровны. Императрица Мария Федоровна, супруга Александра III, писала сыну, великому князю Георгию Александровичу:
«Это всё Божья милость, что будущее сокрыто от нас…».
Впереди у Матильды было ещё более пятидесяти лет жизни, то есть большую половину срока, отпущенного ей в земном мире, предстояло прожить на чужбине.
Она смотрела на зимнее холодное море, на мутные от стужи волны и думала о жизни, о той жизни, которую она оставила там, за чертой незримой границы, где как рубеж ещё недавно мелькали огоньки Новороссийска. Но теперь всё скрылось навсегда…
Позади были потери, потери, потери. Впереди полная неизвестность. Тревожная неизвестность.
В рубежные минуты жизни человек нередко возвращается к истокам, окунается в своих воспоминаниях в далёкое детство. Быть может, и в те тревожные минуты, когда пароход, удаляясь от Новороссийска, шёл на Поти – Батум – Трапезунд и так далее, она впервые с грустью подумала о своём счастливом детстве, счастливых годах учёбы и… Но сначала о детстве.
В своих мемуарах Кшесинская сделала такое замечание: «Мы в детстве часто слышали от отца рассказ о происхождении нашего рода от графов Красинских. Семейное предание передавалось изустно от отца к сыну с XVIII века и сохранило живые краски. Но никому не пришло в голову записать его на свежую память со всеми яркими подробностями…»
Как это жизненно. Вот так ведь и случается частенько. Пока рядом дедушки, бабушки, пока можно их расспросить о родословной, никто этим не занимается, а потом кусают локти, а не спросишь…
Мы коснулись возраста Матильды Кшесинской. Но она в свои 47 лет вряд ли ещё задумывалась о долгожительстве. А между тем её дед, Ян Кшесинский, он прожил 106 лет и мог прожить ещё, да беда случилась. В ту пору нередко такое бывало. Закрыл рановато заслонку в печи и угорел. С него началась династия мастеров служителей Мельпомены. Дед Кшесинской был скрипачом и даже выступал на концертах с итальянским виртуозом-скрипачом Никколо Паганини (1782–1840). А великолепный голос привёл его на сцену Варшавской оперы, где он стал первым тенором и заслужил прозвание «словик», от соловей. Польский король звал его «мой словик». Когда же потерял голос, проявил талант драматического актера. Умер он ста шести лет, случайно, от угара. Отец Матильды, Феликс Иванович Кшесинский, которого до прибытия в Россию звали Адам-Валериуш Янович Кшесинский-Нечуй (1823–1905), по её словам, «с восьмилетнего возраста обучался хореографии под руководством балетмейстера Мориса Пиона и сначала выступал в классических танцах, а потом всецело посвятил себя характерным танцам и мимическим ролям».
