– А каково это – принимать кокаин? Должно быть, потрясно. Все воспринимается ярче, особенно секс. Ты уже пробовала? Ну и как? Рассказывай.
Еще раз встать на колени перед алтарем. Еще раз сложить руки в молитве. Еще раз попросить, чтобы Спаситель даровал ей силы отказывать себе во всем, а Магдалине позволил прожить еще один день. А потом побежать к Грит, которая, как всегда, спросит:
– Ну что, Кора, все обязанности на сегодня выполнила?
Все ее обязанности выполнены! И не только на сегодня – навсегда.
Она убила мужчину – Георга Франкенберга! Услышала песню «Song of Tiger»! Рассказала сказку «Алиса в Стране чудес» в отцовской редакции – и создала собственный мир. Придумала людей, которых никогда не существовало, – Бёкки и Тигра.
Неприятнее всего было чувствовать, как рассудок трещит по швам, как он становится хрупким, эфемерным. В конце концов его можно будет легко раскрошить пальцами… Около пяти утра Кора наконец уснула.
В это время Рудольф Гровиан лежал на диване в гостиной, спрятав ладони под мышками. Глядя на потолок, он слышал мольбы Коры:
– Включите свет!
В три часа ночи он вернулся домой, взволнованный, усталый и удрученный сознанием того, что предоставил другим завершать начатое. Помогите мне! Он не мог ей помочь. Все, что он мог для нее сделать – это доказать, что Джонни Гитарист и Георг Франкенберг – одно и то же лицо.
Вернер Хос сомневался в этом, и его аргументы было не так-то просто опровергнуть. Прежде чем разойтись по домам, они трижды прослушали две самые важные пленки – первую и последнюю. Хос ратовал за первую: «Во всем виновата песня». Он считал, что в этом и заключается ответ. И этот ответ, кроме всего прочего, не ставил под сомнение записанное на последней кассете. Одно другому не мешает. Никто ведь не может сказать, что происходит в голове у человека, которого девятнадцать лет избивали Библией и у которого пять лет назад разбилась хрустальная лапа.
Рудольф Гровиан лег в постель и ворочался до тех пор, пока Мехтхильда не сказала:
– Руди, сделай одолжение, ляг на диване. Тогда смогу поспать хотя бы я.
Он давно уже запретил себе разговаривать с женой о работе. У Мехтхильды было собственное представление о праве, законе и справедливости. Два дня в неделю она проводила на вещевом складе организации «Каритас», раздавая старые пальто и брюки опустившимся людям. Разумеется, на добровольных началах. И если раньше Рудольф говорил ей, что один из этих нуждающихся с «пушкой» в руках вошел в банк, она вздыхала: «Бедняга!»
– Как Марита, благополучно добралась домой? – спросил Рудольф, чтобы хоть что-то сказать.
Он надеялся, что жена поинтересуется, почему он так задержался, что случилось. Он испытывал потребность услышать от нее: «Ах, бедняжка!»
– Думаю, да.
– Что она тебе рассказала? Ведь наверняка же что-нибудь рассказала. Ну, я слышал что-то насчет адвоката…
– Руди, – протяжно, измученным голосом произнесла жена, – давай поговорим об этом завтра. Ты смотрел на часы?
– Завтра мне будет некогда. Я хочу узнать об этом сейчас.
– Марита собирается развестись с мужем, – вздохнула Мехтхильда.
– Что? – Ради этого не стоило даже приподниматься на подушке. Рудольф предполагал это с самого начала. – Если человеку слишком хорошо, он начинает беситься с жиру.
– Руди, – снова вздохнула Мехтхильда, – Марита делает это не ради собственного удовольствия, можешь мне поверить.
– Мне достаточно, если в это веришь ты, – отозвался он. – Но ведь ты готова поверить в любую чушь.
– Однако она права, – довольно решительно произнесла Мехтхильда. – Петер слишком много работает, и Марита постоянно одна. Что это за жизнь для молодой женщины?
– Что, прости? Я считаю, что это прекрасная жизнь. Петер слишком много работает, а она сорит деньгами, которые он принес. Это ведь лучше, чем сидеть перед распятием, сложив руки на груди.
– Ну у тебя и сравнения! – возмутилась Мехтхильда. – Где ты такое услышал?
– Да так… Скажи мне, а у нас в доме есть Библия?
– Знаешь что, с меня довольно, Руди! На часах половина четвертого. – И Мехтхильда повернулась на другой бок.
– Так есть или нет? – повторил он вопрос.
– В шкафу на первом этаже, – ответила жена.
Рудольф спустился по лестнице и, наполовину опустошив шкаф, нашел затасканный и довольно тоненький экземпляр Библии, купленный еще в те времена, когда их дочь ходила в школу. Лежала Библия среди старых учебников, края у нее были потрепаны. Рудольф лег на диван и прочел отрывок об изгнании из рая. Он помнил только, что речь там шла о яблоке. И предположил, что, отправляясь на озеро, Кора Бендер взяла с собой яблоки потому, что собиралась плавать там до самого Страшного суда.
Изгнание из рая, из семейного предприятия, из дома, в котором она жила с мужчиной, разбившим ей лицо до крови и даже не поинтересовавшимся, как с ней обошлись. Давая показания, Гереон Бендер ни разу не спросил, как чувствует себя его жена, не попытался выяснить, что с ней теперь будет.
Рудольф вспомнил о ее сынишке, и ему расхотелось думать о кающейся Магдалине. Однако он все же прочел пару строк из Библии и почувствовал себя еще хуже. Магдалина была шлюхой. И в сочетании с героином и исколотыми сгибами локтей получалась комбинация, которая ему совершенно не нравилась.
В половине шестого Рудольф выгреб из холодильника все, из чего можно было соорудить приличный завтрак, и оставил на столе записку для Мехтхильды, где сообщил, что постарается прийти домой к обеду. Вряд ли для того, чтобы сдать Кору Бендер судье, решающему вопрос о законности содержания под стражей, понадобится много времени. А именно это Рудольф и собирался сделать. Именно это он должен был сделать еще вчера вечером, когда она впервые стала сбиваться в показаниях. Просто непростительно, что он не прислушался к своему внутреннему голосу.
В шесть часов Рудольф снова был в своем кабинете. Следом за ним прибыл Вернер Хос. Они составили документы для прокурора, еще раз прослушали записи, особенно последнюю, некоторое время поговорили об этом и так и не пришли к единому мнению.
– Кстати, та пленка из магнитофона Франкенберга в целости и сохранности?
Хос усмехнулся.
– Хотите провести эксперимент?
– Нет, – отозвался Рудольф и тоже усмехнулся. – Я не желаю в это ввязываться. Но если это действительно сочинил он… – Гровиан не договорил.
Хос забрал кассету во время дактилоскопии. Они с Рудольфом немного ее послушали. Обычная музыка. Рок, довольно тяжелый. По мнению Рудольфа Гровиана, слишком хаотично и однообразно. Но если совершенное преступление действительно было как-то связано с музыкой, то речь могла идти только о последней композиции. Со слов Винфрида Майльхофера они знали, что магнитофон выключился спустя несколько секунд после того, как все произошло.
