А потом я пришла домой.
Я давно уже перестала звонить в дверь и заходила в дом через кухню. Пение матери можно было услышать даже через закрытую дверь.
– Боже, славим мы Тебя и хваление приносим. Вечный, песнь поем Тебе и сердца к Тебе возносим. Преклонившись пред Тобой, величаем, царь благой! Души праведных, святых, сонмы, власти сил небесных славят благость дел Твоих, дел великих и чудесных, славят Бога и Отца, Вседержителя Творца.
Если мама пела эту песню, значит, все было в порядке. Так и оказалось. Я вошла в кухню. Магдалина сидела в кресле, перед ней стоял небольшой столик. Она размешивала ложкой куриный бульон – самостоятельно – и подмигивала мне: мол, смотри, что сейчас будет. Ей было гораздо лучше, чем утром.
– Ой, наверное, мне будет очень скучно там, наверху, – произнесла она. – Целыми днями придется Его славить.
Она чувствовала себя настолько хорошо, что решилась даже немного позлить маму. Моя сестра любила это делать, потому что очень часто сердилась на нее. Магдалину нельзя было назвать деликатным ребенком. Пока она была еще маленькой, она мало что умела. И когда стала постарше, количество ее навыков не слишком увеличилось: она могла только говорить. И мама всякий раз смущалась и изумлялась, возможно, потому, что не могла прогнать Магдалину в гостиную, когда та принималась насмехаться над Спасителем. Мама называла это кощунством и считала великим грехом.
– Хватит петь, – потребовала Магдалина. – Из-за тебя у меня пропадет аппетит. Если там, наверху, я смогу только славить Создателя, то, пока я еще здесь, мне хочется слышать что-нибудь другое. Пусть лучше Кора расскажет мне о школе.
Рассказывать о школе – со временем это выкристаллизовалось из нашей игры в желания и заменило телевизор. В школе часто что-то происходило: то кто-то подрался, то кого-нибудь из старшеклассников застали за курением, то какая-то девочка заперлась в туалете и приняла таблетки, потом даже «скорая» приезжала. Магдалина слушала эти истории с большим интересом.
Она почти не выходила на улицу – только когда ездила в больницу вместе с мамой, раз в три месяца. Гулять по городу с ней было невозможно – Магдалина стыдилась ездить в детской коляске.
Отец предложил купить ей инвалидную коляску, но моя сестра отказалась.
– Тот, кто трижды в день пытается оторвать свое хозяйство в наказание за то, что произвел меня на свет, не обязан тратить на меня ни единого пенни, – сказала она мне.
Однако отец был не таким плохим, как она считала. И я часто говорила ей об этом. Кроме того, я сказала, что сама смогу возить ее на прогулку в инвалидной коляске. Этого не захотела уже мама. По дороге с Магдалиной может что-нибудь случиться, а я не буду знать, как поступить.
Мне очень хотелось сделать что-нибудь для сестры, правда хотелось. В одиннадцать лет я думала об этом почти каждый день. Но я могла лишь рассказывать ей, как прошел день в школе. Если ничего особенного не происходило, я начинала сочинять: Магдалина все равно об этом не догадывалась.
В тот день я могла бы рассказать сестре о марке, она бы меня не выдала. Но мы были в кухне вместе с мамой. Пока мать убирала со стола и мыла посуду, я развлекала Магдалину вымышленной историей. Вскоре моя сестра устала, и мама отнесла ее наверх. Но когда вечером с работы пришел отец, она снова была внизу.
На следующий день я опять согрешила. Прежде чем пойти в школу, я взяла деньги из маминого кошелька – две марки. На перемене я покинула школьный двор, заранее спросив разрешение у учительницы: мол, можно ли мне пойти узнать, готовы ли свечи. Учительница не возражала:
– Конечно, Кора, беги.
И я помчалась в магазин, купила мороженое и плитку шоколада. Мороженое я съела сразу, а шоколадку положила в карман куртки. В обед я отнесла ее в сарай и спрятала в дальний угол, под старыми мешками для картофеля.
Подходя к кухонной двери, я чувствовала, что сердце вот-вот выскочит у меня из груди. Однако еще до того, как я успела нажать на дверную ручку, я услышала голос Магдалины. Как и вчера, она сидела в кресле, перед ней стояла тарелка с картофельным пюре и яйцом всмятку. Моя сестра чувствовала себя хорошо. Пока она отдыхала, я помолилась, сделала домашнее задание, а потом Магдалина захотела со мной поиграть. Не в «я вижу то, чего не видишь ты» или в желания, а в настоящую игру.
Мама послала меня к Грит Адигар, чтобы я принесла «Лудо». Прежде чем войти в кухню с коробкой под мышкой, я сбегала в сарай и отломила кусочек шоколада. Положив его на язык, я стала ждать, когда он растает во рту. Если бы я жевала, мама бы это заметила.
Магдалина наблюдала за мной, пока я расставляла фигуры на доске. Она догадалась, что у меня во рту что-то есть, но ничего не сказала. И только позже, когда мама вышла из кухни, спросила:
– Что ты ела?
– Шоколад.
Магдалина подумала, что меня угостила Грит.
– Можешь принести и мне кусочек, когда будешь возвращать игру? Только смотри, чтобы шоколад был завернут в бумажку. Положишь под подушку. Я съем его, когда мама отнесет меня в постель. Я прослежу, чтобы она ничего не заметила.
Мама запрещала Магдалине есть сладости, однако ссылалась при этом не на Спасителя, как в моем случае, а на зубного врача. У моей сестры были проблемы с зубами – они были слишком хрупкими. Один раз ей пришлось удалять в больнице жевательный зуб, в котором образовалась дырка. Ей сделали укол, и Магдалина плохо его перенесла. Врачи сказали маме, что это не должно повториться. Вот почему она так следила за тем, чтобы моя сестра регулярно чистила зубы.
Я знала об этом. Знала я и о том, что после чистки зубов сладкого есть нельзя, иначе в них появятся дырки. Скажу прямо: я знала, что, если положу кусок шоколада Магдалине под подушку, это ей навредит – навредит по-настоящему. И все равно кивнула.
Моя сестра взяла в руку кубик и сказала:
– Тогда начнем! Не нужно со мной деликатничать, Кора. Я умею проигрывать.
Не нужно со мной деликатничать, Кора! Я до сих пор слышу эти слова. Это стало моим жизненным кредо. Я перестала деликатничать, забыла об осторожности и лгала учительнице и детям в школе, а также своему отцу. Я воровала все, что плохо лежало. Минимум дважды в неделю я брала деньги из маминого кошелька. Покупала на них сладости, прятала в сарае и ела потом, когда мне хотелось. Если появлялась возможность, я приносила кое-что в дом, для Магдалины, и клала ей под подушку. Когда мои запасы иссякали, я снова потихоньку вытаскивала деньги из маминого кошелька.
Сначала я боялась, что продавцы маленького магазинчика обо всем расскажут моей матери, она ведь тоже делала там покупки. И вообще-то они должны были бы удивиться тому, что у меня вдруг появилось такое количество денег. Чтобы предотвратить вопросы, я как-то рассказала, что Маргрет прислала мне деньги и попросила, чтобы я ничего не говорила маме, иначе она заберет их у меня и купит на них свечи или розы. Продавщица улыбнулась и сказала:
