Предисловие
Полагаю, дневник пани Ганки Реновицкой всецело заслуживает публикации. Достоин он распространения уже как документ, отражающий обычаи и психологию современной культурной женщины и ее среды.
Во времена, когда поглощаются сотни томов разнообразнейших биографий, автобиографий и автобиографических романов, написанных рабочими, крестьянами, танцовщицами, бывшими контрабандистами, политиками и т. д., – по-моему, нет причин отказывать себе в возможности ознакомиться с дневником женщины, принадлежащей к высшим слоям общества, к тем самым «десяти тысячам», которые в нашей стране задают тон и характер самой эпохе. Думаю, документ этот, кроме того, может оказаться интересным, дополнив литературный пейзаж достоверностью; пригодится будущему историку обычаев первой половины XX века.
Отдавая его в руки читателя, я желал бы отметить, что наибольшим достоинством дневника остается его поразительная чистосердечность, искренность, коей не в силах оказался достичь даже столь известный автор дневника, как – toute proportion gardee
– Жан-Жак Руссо. Госпожа Реновицкая на самом деле не выступает здесь под настоящей своей фамилией, однако использованный псевдоним не в силах утаить ее личность от проницательной публики. Особа ее прекрасно известна в определенных сферах, по причине чего эту даму несомненно узна́ют, особенно принимая во внимание и то, что события и люди, о которых пойдет речь, ни для кого не представляют тайны.
Исполнив в этих нескольких фразах обязанности по представлению автора, я отдаю слово самой пани Реновицкой.
Т. Д.-М.
Мой дневник
Боже мой! Кто же среди нас, женщин, не пребывает в глубокой уверенности, что наши личные переживания, мысли и чувства являются весьма оригинальными и захватывающими, поэтому и заслуживают публикации. Прекрасна сама возможность поделиться со всеми людьми в мире своими тайнами, растрогать их сердца, ощутить вокруг себя теплый отклик тысяч душ, что чувствуют всё подобно тебе самой. К тому же необходимо добавить и понимание того, что доверительность такая способна оказаться полезной для множества женщин, рискующих попасть в похожие ситуации, но после познания моего опыта получивших возможность выйти из них мудрее и удачнее меня.
Все, что желаю я описать, началось в первые дни января. Сразу после Нового года. Помню как сейчас, был это…
Вторник
С самого утра меня одолевали дурные предчувствия. Я об этом даже Туле сказала, когда в двенадцать мы встретились в «Симе». Я и не обратила внимания, что вуаль к шляпке подобрана удивительно неудачно. Яцек не прислал за мной машину, и все дела пришлось решать, воспользовавшись такси. И конечно, когда я вернулась домой, было уже начало пятого. Я почти не сомневалась, что Яцек пообедал без меня, и, собственно, потому и зашла в его кабинет – пожурить его за это. В последнее время, а точнее сказать, после Рождества, стал он не таким внимательным и деликатным, как раньше. Кажется, у него возникли какие-то проблемы.
Яцека в кабинете не было. Бонжурка
его лежала нетронутой на краю топчана. Он не был на обеде, не вернулся с конференции. Я как раз мысленно отмечала это, когда взгляд мой остановился на бюро. Там лежала нетронутая дневная корреспонденция. Я машинально взяла ее в руки.
Прошу мне поверить: я никогда не вскрываю письма мужа с той поры, как один из конвертов у меня разорвался, да так неловко, что Яцек заметил это. Не сказал тогда ни слова, но мне было ужасно стыдно. Ведь мог заподозрить, что я за ним слежу, подозреваю в измене и что вообще способна к отвратительным поступкам.
И все же на сей раз я решила нарушить свои же правила. И не жалею об этом, потому что поступила верно.
Письмо было в длинном элегантном конверте, подписанном крупным красивым почерком. На нем стоял варшавский штемпель. Если бы даже конверт не пах очень приличными духами, я все равно сразу догадалась бы, что это послание от женщины.
Я никогда не отличалась ревностью, и само это чувство кажется мне отвратительным. Однако здравый смысл приказывал ознакомиться с опасностью, которая мне угрожала и о которой предупреждала моя безошибочная интуиция. Соблюдая все меры предосторожности, я вскрыла конверт. Письмо оказалось коротким. Написано там было вот что:
Мой дорогой!
Я внимательно прочла твои доводы. Возможно, они могли бы меня убедить, если бы ко всему не примешивались чувства. Я ведь оттого и приехала, оттого и искала встречи с тобой, что не могу тебя забыть.
Я тоже не желаю скандала. Мне совсем не хочется увидеть тебя за тюремной решеткой. Но я также не имею ни намерения, ни наименьшего желания отрекаться от мужа.
Быть может, я тогда, покинув тебя не простившись, поступила некрасиво, но как уже писала тебе в первом письме, к такой необходимости подтолкнули меня обстоятельства необычайной важности. Это верно, нынче я использую свою девичью фамилию, однако это не меняет того факта, что я твоя жена и что ты, говоря по-простому, совершил двоеженство, женившись на своей нынешней подруге. Данная проблема слишком серьезна, чтобы нам решать ее в переписке. Потому прошу тебя проведать меня в отеле. Буду ждать тебя между 11 и 12 часами завтра утром.
Всегда – или, по крайней мере, снова
Твоя Б.
Я прочла это письмо очень много раз. Стоит ли говорить о моем потрясении, о том, что я была почти без сознания, что была раздавлена! Через три года после свадьбы узнать, как я позорно обманута, а муж мой вовсе не мой муж, а я не его жена, и человек, с которым жила под одной крышей, в любой миг может оказаться в тюрьме, к тому же от одного лишь каприза какой-то отвратительной бабы зависит мой дом, моя репутация, мое общественное положение!.. Это ведь ужасно!
Прошло немало времени, прежде чем я овладела собой настолько, чтобы сосредоточиться и старательно заклеить письмо. Я не знала, каким образом действовать. В первую секунду хотела отправиться на поиски Яцека и требовать от него объяснений, потом мне пришло в голову немедленно упаковать свои вещи и съехать к родителям, оставив все проблемы отцу, наконец, я позвонила маме, но, к счастью, сумела прикусить язычок и не сказала ни слова о своем трагическом открытии.
Ах, какой же одинокой я чувствовала себя в этом мире! Не было у меня никого, буквально никого, кому могла бы я нынче поплакаться, к кому могла бы обратиться за советом. Ни одна из моих подруг не сумела бы удержать язык за зубами, и назавтра вся Варшава сотрясалась бы от сплетен. Оставался Тото.
Ему, конечно же, я могла довериться безоглядно. Он настоящий джентльмен. Но в чем он мог мне помочь? К тому же Тото многократно говорил мне, что мы не должны обременять друг друга своими проблемами. Наверняка это несколько эгоистично с его стороны, однако абсолютно справедливо. Нет, я не упрекну его и словом. Да я бы просто сгорела от стыда. Из моих старых друзей, кто мог бы что-либо присоветовать, в Варшаве тоже никого не было. Марысь Валентинович
занимался рисованием и охотился где-то в Канаде, Ежи Залевский скучал в Женеве, д’Омервиль как раз был на отдыхе, а Доленга-Мостович сидел в имении.
