Правильно же я поступила, не став его женой. Он хорош именно как интрижка. Но постоянно, изо дня в день – это оказалось бы слишком монотонно. А к тому же еще и опасно. Я отчетливо почувствовала, что боялась бы его. Он не давал бы мне ни минуты времени, не заполненной собой. Такая-то жадность должна притягивать к нему – и наверняка притягивает – многих, но а la longe
это стало бы пыткой.
Как ему все объяснить? Мужчины с психикой подобного рода неспособны понять то, что не является вечным, окончательным, неотвратимым. Он безапелляционен. И у него так красиво очерчены ноздри, когда они чуть заметно подрагивают. Меня внезапно охватило неодолимое желание поцеловать его. Сильно, в губы.
Сани миновали последние дома. Дорога была пустынной. Это ужасно, иметь дело с мужчиной настолько высоким и не имеющим ни малейшего намерения наклоняться, чтобы облегчить мне задачу. А ведь сложно было бы тянуться к нему. А хотелось нечеловечески. Я просто должна была его поцеловать.
Для того-то и существует изобретательность. Я уронила перчатку со своей стороны, где-то между меховой накидкой и сиденьем. Ему пришлось перегнуться через меня, чтобы дотянуть руку до нее. И тогда уж щека его оказалась подле моего лица. Малейшего движения головы хватило, чтобы дотронуться губами до уголка его глаза. Я сделала это очень осторожно и сразу же отклонилась в испуге, что он снова дернется и повредит мне зубы. Моя осторожность оказалась награждена. Я и правда вовремя избежала опасности. Потому что Ромек выпустил от удивления перчатку из рук, которую до того как раз успел выловить. Это небольшое приключение освободило меня от любых объяснений. Пришлось остановить лошадей, возница побежал за перчаткой.
Ромек сидел, окаменев.
– Какая чудесная нынче погода, – произнесла я беззаботно. – Люблю мороз, когда под полозьями поет снег, а на небе сияет солнышко.
Я искоса глянула на него и немного перепугалась. Быть может, поступила слишком легкомысленно. Кажется, он был готов тут же потребовать от меня, чтобы я оставила Яцека и убежала с ним как минимум в Южную Америку. А возможно, и сам он вот-вот уложит вещи и уедет, оставив для меня патетическое письмо.
– Зачем ты это сделала? – спросил он глухо после добрых пяти минут молчания.
Я изобразила удивление:
– Что я сделала?.. Поцеловала тебя?.. Боже мой, да откуда я знаю?.. Вдруг пришла мне охота. Ты красивый и всегда мне нравился.
– Это… лишь каприз?
– Может, и так. Это настолько нудно – задумываться над каждым своим поступком. Анализировать все мелочи…
– Я так и знал, что для тебя это мелочи, – выдавил он таким тоном, словно заявлял мне: «Я знал, что ты отравила всю семью и убила шестерых младенцев».
Это меня несколько рассердило:
– А чем же оно должно для меня быть? Что такое – простой, если уж честно, поцелуй?
– А… а с другими мужчинами… ты ведешь себя точно так же?
Тут я разозлилась всерьез:
– Да. Со всеми без исключения. Но уверяю тебя, ни один из них до сей поры не устраивал мне из-за этого скандала.
– Потому что никто из них не любит тебя, – взорвался он.
– Воистину у тебя странное представление о любви. Я всегда полагала, что атрибутом этого чувства будет скорее поцелуй, нежели выговоры и злые слова.
Он изо всех сил ухватил меня за руку и заглянул глубоко в глаза. В своем гневе, беспокойстве и надежде Ромек был прекрасен. Господи милосердный! Отчего же он такой глупый?!
Спросил меня прерывистым голосом:
– Как мне это понимать… Ганечка, как мне это понимать?.. Ты… могла бы меня… полюбить?
Я тряхнула головой:
– Не могла бы. Не могла бы именно потому, что ты так серьезно воспринимаешь это. Я не терплю, когда чувствам придают чрезмерное значение, большее, чем те заслуживают. Я боюсь всех этих стихийных катастроф. Пугает меня землетрясение. Я его страшусь. Предпочту тишину и покой. Вот именно поэтому, говоря честно, я тебя и не полюблю.
Он снова отодвинулся от меня и застыл в молчании. К счастью, как раз случился резкий поворот и он помимо воли прижался ко мне. Чтобы сгладить свои слова, я сказала:
– Впрочем, Ромек, я говорила тебе, что не люблю углубляться в анализ своих поступков и чувств. Разве это не предельно просто?.. Ты нравишься мне, мы питаем друг к другу достаточно приязни. Отчего бы мне тебя и не поцеловать?
– Потому что для тебя это лишь секундный каприз, а я, возможно, растравлю старые раны.
– И снова ты преувеличиваешь. Нет, Ромек. Мы должны окончательно поговорить об этом. Вероятно, во время такого разговора и я сумею понять свое внутреннее состояние. Если хочешь сделать мне настоящую услугу, приходи сегодня ко мне после пяти. Я живу в «Патрии».
Он ничего не ответил. Сани как раз остановились перед парикмахерской, в которой я договорилась. Я вышла и, прощаясь с Ромеком, добавила:
– Буду ждать.
При этом специально состроила как можно более соблазнительную рожицу. Не люблю отложенных дел. Хотела отчетливо дать ему понять, что если он придет, то явится к пещере льва. Если же полагает, что я оскверняю его чувства, растравляю раны и наношу массу прочих, настолько же неэстетических вещей, – то пусть себе уезжает.
Первой, кого я увидела у парикмахера, была Бетти Норманн. Она пыталась объяснить мастеру, какую прическу хотела бы. При этом использовала английский, французский и немецкий, но он все равно ее не понимал. Не слишком помогало и услужливое вмешательство двух дам, которые, похоже, не слишком хорошо владели этими языками. Сердце мое забилось сильнее. Вот удобный случай завязать знакомство.
– Если позволите, – обратилась я к ней по-английски, – я могла бы послужить вам в качестве переводчика.
Она сразу должна была догадаться по моему акценту, что я прекрасно знаю английский, поскольку с приязнью улыбнулась мне и сказала:
– Я вам очень благодарна. Это и правда исключительно любезно с вашей стороны. Я вам завидую, что вы изучили польский.
– Не было нужды для этого. Я полька.
– Невероятно! Вы говорите как чистокровная англичанка. Я в Польше недавно, а ваш язык такой трудный.
Она объяснила, чего именно хотела, а я, в свою очередь, повторила это парикмахеру. Свое место я заняла, почти теряя сознание от наплыва впечатлений. Пусть неформально, но я сумела познакомиться с ней. И какие же будут последствия?..
Разумеется, при каждой встрече мы станем кланяться друг другу, а возможно, она и при какой другой оказии прибегнет к моей помощи. Нужно держать с ней ухо востро. Может, все же оттелеграфировать дяде Альбину?
Однако пока что я этого не сделала. Посмотрю, как станут складываться отношения. Она не производит дурного впечатления. Возможно (я даже не мечтаю об этом, конечно), она меня полюбит и сама поймет, насколько отвратительные вещи хочет сделать. У нее ведь тоже есть сердце. А женщины меня в основном любят. Даже Мушка Здроевская, которая аж лопается от ревности к Тото.
