Его поведение и манера говорить свидетельствовали о немалом опыте и, казалось, противоречили его молодости. Признаюсь, я не люблю таких юношей. Настоящий мужчина начинается после тридцати. Например, я не понимаю Тулю, которая без ума от молокососов. Такой юноша либо смешно изображает из себя скучающего или даже циника, что выражается в отвратительном отсутствии такта, либо жаждет «настоящей большой любви», исключительности, пишет длиннющие признания, подстерегает тебя в подворотнях, вздыхает по телефону и совершает тому подобные глупости.
Помню, как вскоре после свадьбы я познакомилась с младшим де Годаном. Он пару раз потанцевал со мной на балу в «Маяке», а на следующее утро пришел в жакете к Яцеку, чтобы сделать признание, что страшно меня любит и станет сражаться с ним за мои чувства. Потом разрыдался и где-то с месяц ежедневно присылал мне цветы. Эта идиллия закончилась, лишь когда его зачислили в офицерскую школу.
Однако господин ван Хоббен не производил впечатления молокососа. Молодость его была полна какого-то таинственного и сложного смысла. Уже сам факт, что он выбрал себе настолько странную профессию, как детектив, был интересен.
– Жаль, что уезжаете, – сказала я, добавив голосу теплоты. – Независимо от наших дел, хотелось бы мне, чтобы вы рассказали о своих приключениях. Это, должно быть, неимоверно увлекательно. Вы любите свое занятие?
– Слово «любить» здесь не слишком точное. Я привык к нему, как алкоголик к спиртным напиткам. Это нечто вроде зависимости. И не знаю, сумею ли с ней справиться.
– И часто вы оказываетесь в опасности?
Он кивнул:
– О да. Но именно это и притягивает. Это – и ожидания. Едва лишь получив какое-то дело, я, взяв за образец Шерлока Холмса, прежде всего создаю для себя несколько гипотез. Из них вырастает концепция следствия. И только тогда принимаюсь за работу. Когда шеф поручил мне заняться вашим делом, я, признаюсь, им сильно заинтересовался. Это необычное дело. По-моему, под именем «мисс Элизабет Норманн» скрывается очень опасная личность.
– Вы так думаете? Но опасная в каком смысле?
– Пока что у меня нет никаких данных. Однако мне кажется, это может быть торговля наркотиками, контрабанда или нечто подобное. Персоны, которые так часто меняют место жительства и фамилии, обычно не делают это ради честных целей.
– Нечто подобное приходило и мне в голову, – кивнула я. – А вы знаете, что означенная дама нынче в Варшаве?
– Естественно, – ответил он с усмешкой. – Я приехал вчера вечером и прежде всего занялся поисками этой госпожи. Она живет в отеле «Бристоль», верно? Сегодня постараюсь взглянуть на нее. Было бы неплохо тайно обыскать ее вещи. Но полагаю, она слишком умна, чтобы позволить нечто подобное.
– А вот представьте себе, что она не так уж и умна. В Крынице – это наш город с санаторием, откуда я прислала вам ее фотографию, – у меня была возможность проверить ее комнату. Я не нашла ничего, что могло бы направить на какой-то след. Никакой корреспонденции, никаких документов. Ничего.
Он взглянул на меня, искренне удивленный:
– Как это? И вы сами обыскивали ее вещи?
– Сама.
Он неопределенно взмахнул рукой:
– Ну да. Но вы не могли сделать это профессионально. Такого рода ревизия дает какой-то результат в одном-единственном случае: если делает ее некто, разбирающийся в подобного рода заданиях. Кроме того, попадаются детали, которые для непрофессионала ничего не значат, зато профессионалам дают массу пищи для ума. Но вернемся к моему отчету. Итак, мы сумели установить, что женщина, которую вы знаете под именем Элизабет Норманн, полгода назад выполняла обязанности стюардессы на немецком трансатлантическом лайнере «Бремен», под именем Каролины Бунше. Еще пару месяцев ранее мы обнаружили ее в Барселоне. Она библиотекарь в архиве каталонской управы. Выступает там как вдова славного американского летчика Говарда Питса, при этом использует нынешнее свое имя Элизабет. Потом на три месяца мы теряем ее из виду. После находим в Ницце в отеле «Негреско» со своим якобы мужем, итальянским эмигрантом Паулино Даниэли…
Я слушала и не верила собственным ушам. Столько информации! Какая же опасная вещь – такое детективное агентство. По мне просто мурашки поползли при мысли, что кто-то мог таким же образом следить за мной. Перед этими людьми ничего не скроешь. Я и правда всегда вела себя несколько легкомысленно, нужно быть более осторожной.
Ван Хоббен сыпал подробностями как из рукава. Называл даты, местности, имена. Я узнала, например, что эта ангелица имела как минимум семь романов, которые можно доказать. Этого хватит любому суду для развода.
С точки зрения злодеяний она наверняка тоже нечиста. Господин Хоббен прав, подозревая ее в торговле наркотиками, поскольку ее видели в Шанхае в обществе известного продавца опиума, а значит, у нее, несомненно, были с ним профессиональные делишки. На опиуме же наверняка она и заработала свое огромное богатство, а потом ей надоели вечные переезды и она вспомнила о Яцеке.
Я слушала доклад этого очаровательного ван Хоббена и тряслась от мысли, что они могли знать также и о факте замужества этой выдры с Яцеком. Правда, господин ван Хоббен никоим образом не казался шантажистом, скорее, напоминал тот необычайно притягательный тип джентльмена-преступника – но более джентльмена, чем злодея. Между тем не стоит сбрасывать со счетов, что обычным шантажистом может оказаться его шеф, а неизвестно, скроет ли ван Хоббен от того факт об американской женитьбе моего мужа. Но коль он дал бы мне обещание конфиденциальности, я бы и сама ему в этом призналась. Возможно, это облегчило бы ему дальнейшие поиски.
В этот миг я с предельной ясностью осознала, что могла бы рассчитывать на конфиденциальность Хоббена только в том случае, если бы он имел по отношению ко мне моральные обязательства, и лучше всего – личной природы, если бы единила нас приязнь, любовь или хотя бы флирт. Мне просто необходимо над этим хорошенько поразмыслить. Ведь я уже стольким пожертвовала ради блага Яцека, ради спасения его чести и репутации… Яцек никогда не догадается, на какие огромные жертвы я ради него способна.
Не стану перечислять здесь все те новые сведения о мисс Норманн, которые мне передал господин ван Хоббен. В том нет смысла, поскольку подробности эти сами по себе ничего существенного не дают. Важным может оказаться лишь то, что этой женщине в ее рискованной карьере удивительно везло: ее ни разу не поймали ни на одном из преступлений и не удалось установить, что она сидела в тюрьме. Лишь раз арестовывали ее два года назад в Сингапуре, однако после допроса сейчас же отпустили.
Удивительным было и то, что год она обитала в чешской Праге, в необычайно скромных условиях. Снимала комнату у семьи какого-то сержанта, ела в убогой столовой, работала в одном из отелей телефонисткой. Мне сложно поверить, чтобы женщина из общества (а я не могу ей в этом отказать), женщина, привыкшая к роскоши и к тому, чтобы не считаться с тратами, могла пойти на столь долгое и страшное отречение от всего на свете. Ван Хоббен все же полагает, что тут стоит допустить противоположную возможность. Ему думается, что мисс Норманн таким вот образом должна была скрываться в Праге после своих преступных махинаций.
