Было уже больше двух, когда он закончил свой доклад. Я сказала:
– Нет, господин ван Хоббен. Ни за какие сокровища мира я не соглашусь, чтобы вы сейчас оставили меня одну. Вы можете мне сильно помочь. Задержи́тесь хотя бы на две недели… На неделю!..
В его красивых глазах на миг блеснул огонек, заметив который я почти поверила, что он согласится. Хотела уж сказать что-то доверительное, но он кашлянул и потом развел руками:
– Увы, мадам, я уже упоминал об ожидающих меня в Гданьске и Копенгагене заданиях.
– Боже мой, – вскинулась я. – И вам обязательно нужно эти задания решать? Разве ваше агентство не может послать кого-нибудь другого?
– Боюсь, нет, поскольку именно у меня нынче все необходимые материалы.
– Ах, прошу вас… Как видно, вам ничуть не понравилась Варшава. Вы так сильно хотите сбежать из нее. Что для вас просьба одной из далеких случайных клиенток…
– О, не воспринимайте это таким образом, – ответил он с несомненной искренностью в голосе. – Прошу поверить, мадам, ради блага такой клиентки, как вы, я бы остался не только в Варшаве, но и на Северном полюсе до тех пор, пока бы вы этого хотели.
Я печально улыбнулась:
– Ваша вежливость, боюсь, выражается только в словах. Увы…
– Увы, – подхватил он, – у меня нет ни малейшей возможности доказать, что это не обычная вежливость с моей стороны. А коль уж мы о словах, за ними скрыто содержание куда более существенное, чем может вам показаться.
– Если бы я могла в такое поверить, то полагала бы, что нет ничего проще, чем отослать эти бумаги, которые находятся при вас, в Брюссель.
Господин Хоббен задумался.
– На самом деле, – отозвался он через минутку, – неизвестно, найдется ли в Брюсселе некто, кто сразу сумел бы выехать в Гданьск и Копенгаген. Видите ли, весной начинается самый горячий сезон для нас.
– Отчего же весной? – удивилась я.
– Это весьма просто. Нам обычно поручают дела обманутые мужья или ревнивые жены. Понимаете? Дела, которые нельзя передавать полиции, поскольку важна конфиденциальность. И весной таких дел больше всего.
Я улыбнулась:
– Похоже, вы должны подбирать весьма надежных сотрудников.
– О да, – уверил он меня. – Для нас не удержать язык за зубами – значит стать причиной скандала на всю Европу. Впрочем, в своих интересах агентство нанимает людей исключительно высокого ранга и этических принципов.
Это уверение представило его еще симпатичней. Я могла не сомневаться, что, несмотря на свой молодой возраст, юноша заслуживает доверия. И, полагаю, сама произвела на него сильное впечатление. Это было заметно по тому, как он смотрел, говорил, во всем его поведении. А уж я, по-моему, немного разбираюсь в подобных вещах.
В результате он согласился на мою просьбу. Я, конечно, заверила его, что все расходы, которые из-за этого понесет агентство, возмещу. Поскольку пришлось спешить на примерку, я не могла сразу все оговорить с ним. Мы лишь решили, что приду к нему в семь вечера и мы составим план действий.
Понедельник, вечер
Он смотрел на меня, словно волк на ягненка. Я и правда в новом платье выглядела невероятно эффектно. Вечерние наряды с открытыми плечами, как утверждает Доминик, всегда производят на мужчин впечатление «легкодоступности». Естественно, надела я его не ради господина ван Хоббена. Но поскольку обед у Казеев был в восемь, после визита к Хоббену у меня не нашлось бы уже времени, чтобы переодеться, потому я предпочла приехать к нему в этом платье.
У меня есть неотразимый способ воздействовать на мужчин, о котором я с помощью своего «Дневника» хотела бы рассказать всем своим читательницам. Я позволяю себе тем большее кокетство и даже заигрывание, чем скромнее одета. В застегнутом под горло костюме и в спортивных ботиках становлюсь фривольной и легкой. Зато чем ниже у меня декольте, тем я скромнее, наивнее, невиннее. В купальном костюме я веду себя почти как девица из пансиона Сакре-Кёр.
Эта система, уверяю вас, дает прекрасные эффекты. Позволяет одинаково сильно воздействовать на фантазии мужчин, а в результате приносит несомненный успех.
Автор дневника ниже более широко раскрывает принципы этой своей теории. Но даже если философия ее поведения может оказаться всемерно полезной для дам, считаю необходимым сократить дальнейшие размышления. Ведь дневник этот попадет в руки не только женщин, но и мужчин. А я считал бы немалой потерей для последних, если бы они, узнав подробности закулисной машинерии женской очаровательности, разуверились бы, исполнившись скептицизмом относительно спонтанности действий женщин. Полагаю, нескольких слов, высказанных на эту тему пани Реновицкой, будет достаточно читателям, чтобы применять ее теорию на практике с надлежащими результатами. (Примеч. Т. Д.-М.)
План наш мы составили таким образом: господин Хоббен с утра поселится в «Бристоле», в комнате, прилегающей к номеру мисс Норманн. Это позволит ему совершать определенные манипуляции. А именно: узнать ее, обыскать ее вещи, возможно, даже выяснить, кто у нее бывает и о чем с ней разговаривает.
До этого момента он уже сумел ее незаметно рассмотреть. Скрытность была необходима, поскольку мисс Норманн должна верить, что завтра утром он придет туда впервые. Выдаст себя за агента одной из больших голландских фирм, который прибыл в Польшу по делу. Естественно, мы, то есть я и господин Хоббен, будем делать вид, будто незнакомы. Более всего ему хотелось получить комнату непосредственно над номером мисс Норманн. Но он не уверен, удастся ли ему такое.
На прощанье он впервые поцеловал мне руку. Сделал это с таким уважением, словно я была королевой. У него необычайно волнующее прикосновение губ. Откуда у такого-то сопляка столько шарма?
На обеде было довольно весело. Даже Яцек развлекался от души, что в последнее время случалось с ним нечасто. Супруга Казей отчаянно кокетничала с ним. Меня же это лишь веселило. Несчастная идиотка! Ей казалось, будто у нее может быть с ним какой-то шанс – с ее-то искусственными зубами и тридцатью годами за спиной. С ним! У которого такая жена – скорее даже две таких жены!
Я же наконец познакомилась с тем силезским промышленником, давно добивающимся, чтобы быть мне представленным. Весьма милый господин. Тип американского селфмейдмена
в лондонском стиле. Совсем другая порода, чем европейские нувориши, вынести которых невозможно. Господин Юргус не скрывается за хорошими манерами. У него есть собственные. Угловатые и примитивные, но личные, а оттого приемлемые.
Он не умеет говорить комплименты. Но и не надоедает рассказами о своих предприятиях. Начал карьеру как юнга на вислянском корабле. Позже работал на алмазных копях в Южной Африке. Посаженный за кражу, застрелил кого-то или сбежал в Бразилию либо Чили, где стал совладельцем медного рудника. Вот уже несколько лет он в Польше, имеет большой бизнес в Силезии. На правой его щеке довольно глубокий шрам, след от пули. Выглядит он лет на сорок – сорок пять. Весь обед и позже был занят исключительно мной. Даже если я беседовала с кем-то другим, непрерывно следил за мной издали. Никогда еще не знала я мужчины такого типа.
