Герцог едва заметно провел рукой под столом, видимо, активируя какое-то записывающее устройство.
«Без протокола. Конечно, дядюшка, сделаем вид, что я тебе поверил», – подумал Фабиан, не расставаясь со своей идиотской улыбкой.
– И с какой целью наша ненаследная принцесса оказалась на Блоссоме?
– У нее обостренное чувство справедливости.
– И?
– Ты знал, что четыреста лет назад блоссомцы похитили у джаргаморов секреты разведения шелкопрядов?
– Не знал, но предположим. И девушка прилетела в столицу, чтобы вернуть шелковичных червей? Именно через четыреста лет? Почему?
– Ну откуда же я знаю? Может, это такая древняя джаргаморская традиция – раз в четыреста лет воровать червяков. Может, ей захотелось новые шелковые чулки…
Фабиан пожал плечами, с удовольствием отмечая, что джентльменская броня дядюшки дает трещину и бонвиванские манеры непутевого племянника вот-вот вызовут взрыв.
– И ты решил помочь?
– Она – дева в беде. Я – джентльмен…
Барон пустился в пространные рассуждения об отношениях полов и страсти девушек, пусть и джаргаморских, к обновкам.
Ярвуд не верил ему ни на грош.
– Откуда у нее десантное снаряжение? – резко спросил он, прерывая племянника.
– У нее нет снаряжения, – ответил тот. – Она явилась в Моубрей-холл в тунике и шальварах.
– Где она обучалась? На Куальнге?
– Я не знаю.
Ярвуд раздраженно откинулся в кресле:
– Ничего-то ты не знаешь! Абсолютно бесполезный свидетель.
– Так я могу идти?
Герцог махнул рукой:
– Мне хотелось бы отправить тебя под домашний арест, но твое отсутствие на балу кое-кто сможет счесть оскорбительным. Так что ступай, готовься к вечеру. А завтра мы обсудим твое будущее. Леди Мери против отъезда своего единственного сына в колонии. Она считает, что твое здоровье не позволит совершить перелет. Поэтому передай мистеру Смитту все свои межсекторальные пропуска. Ты останешься в поместье на условный год или два, пока я не позволю тебе вернуться.
– Я протестую!
– Как вариант – ты можешь повторно сделать предложение леди Джейн и явиться в столицу уже в качестве ее мужа. Если захочешь, свадебные торжества мы проведем в моем замке Кримбери. Джейн что-то там лепетала о прекрасной архитектуре. Ей понравится.
– О боже! – Фабиан расхохотался, на этот раз вполне искренне. – Ты такой дурак, хотя пытаешься пыжиться. Джейн не выйдет за меня даже под наркозом! Ты еще не понял? Ей нужен ты! И прекрасная архитектура твоего нового замка ее порадует только в одном случае – если она войдет туда полноправной хозяйкой.
Ярвуд смутился:
– Не знаю, что навело тебя на такие странные мысли.
– Скажем так: когда-то, когда я еще был без памяти влюблен в эту куклу, мне посчастливилось услышать один разговор, вовсе для моих ушей не предназначенный. А так как подслушивать – занятие, недостойное джентльмена, мне пришлось вытерпеть эту пытку до конца. Джейн, конечно же, тебя не любит, не обольщайся, но она сделает все, чтобы добиться своих целей.
– Глупости. Подожди. Значит, Марцелла…
– Марцелла – милая добродушная девушка. Она единственная, кто меня тогда поддержал и… А впрочем, неважно. Не знаю, отчего я так с тобой сегодня откровенен. Видимо, возраст дает о себе знать приступами сентиментальности.
Ярвуд подошел к племяннику и притронулся к его плечу:
– Я, наверное, повел себя в той ситуации не лучшим образом. В конце концов, я старший мужчина в нашей семье и…
Фабиан сбросил его руку:
– Знаешь, на ком я действительно хотел бы жениться? На девушке бесхитростной, но не глупой. Отважной, лишенной дамских ужимок. На Белладонне.
– Ты еще не понял? – грустно проговорил Ярвуд. – Тебя использовали. Самым наглым образом.
– Думай, как тебе будет угодно.
В дверь постучали, и вошел мистер Смитт.
– Коммуникатор.
Ярвуд взял из рук помощника устройство.
– Смитт, пройдите с бароном и изымите у него все межсекторальные карты, а также все средства связи, которые обнаружатся в его комнате.
Герцог теперь говорил ледяным тоном.
– Далее: оставьте охрану у дверей спальни его сиятельства, чтобы до вечера он оставался у себя.
– На бал я также отправлюсь под конвоем?
– Будем считать это элементом твоего маскарадного костюма, – криво улыбнулся Ярвуд. – Ступайте.
Герцог вернулся к столу, откидывая крышку брегета.
– Фабиан, когда все это закончится, мы с тобой возьмем пару бутылок бренди, запремся в библиотеке и проговорим всю ночь.
– Обязательно, папочка, – фыркнул барон, возмущенно выходя за дверь. – Ты поведаешь мне про тычинки и пестики, а я признаюсь, как увидел подвязки приходящей прислуги и в какое смятение меня повергло это зрелище.
Герцог сокрушенно покачал головой. Мальчишка! Королевские шелкопряды! Мошенница скормила ему эту сказочку, а он съел и попросил добавки.
В комме не находилось ничего подозрительного. Карта перемещений примерно соответствовала тому, что Ярвуд и без того знал. Контакты… Белладонны там, разумеется, не значилось. Текстовые сообщения представляли собой записки о карточных долгах, впрочем, небольших, и планах, абсолютно никому, даже Фабиану, не интересных. Значок звукового файла привлек внимание герцога. В тишине кабинета зазвучал голос принцессы. Звонкий, но с чарующей хрипотцой:
– 1867 год Исхода, двадцатый день Балтейна, пятнадцать часов по среднеблоссомскому времени. Барон Фабиан Моубрей и вторая ненаследная принцесса Джаргамора Белладонна заключают договор об интрижке, разорвать который может любая из сторон по первому требованию…
Ярвуд хмыкнул и бросил комм на столешницу.
В это самое время леди Мери, сидя в розовой гостиной, извлекла из уха плоскую пуговку звукоизлучателя. Леди Моубрей всегда знала, о чем беседуют в ее кабинете, даже когда сама в нем отсутствовала.
– Какая жалость. Значит, Джейн нам не подходит. Баллантайны, конечно, стали бы для нас неплохой партией, но увы… Может, дочь герцога Фрисполен? Правда, ей всего тринадцать. Но время так быстро бежит…
Герцог позавтракал в Моубрей-холле в одиночестве. Фабиан находился под домашним арестом в своей комнате. Леди Мери также не покидала своих покоев, не найдя в себе сил спуститься в столовую. А мистер Смитт, сославшись на субординацию, предпочел вкусить тосты и кофе на кухне. Многочисленные гости поместья могли бы составить лорду Аргайлу компанию, если бы в обычае блоссомской аристократии было подниматься ни свет ни заря, особенно в такой важный день.
