"Леон Абгарович! и Никакая попытка спрятаться от этих вопросов грубым, чванливым отношением к участникам сессии не поможет. Своим выступлением вы удивили не только нас, вы удивили даже своих учеников. Сначала протаскивание чуждых взглядов, потом борьба с нашими отечественными школами, а потом при разоблачении каяться в своих "грехах" — ведь это же обычная тактика космополитов. Позвольте привести здесь несколько строк из басни поэта Михалкова:
Я знаю, есть еще семейки,
Где наше хают и бранят,
Где с умилением глядят
На заграничные наклейкии
А сало и русское едят!"
Байка Сергея Михалкова (автора гимна СССР и нынешнего российского гимна) про "сало русское едят" стала очень популярной в Совдепии, её цитировали по поводу и без оного, зачитывали по десятку раз в день по радио (телевидения еще не было). Те, кто не признавали первозначащей роли всего русского, нередко оказывались за решеткой.
Завершилась сессия триумфальной клятвой. Все участники стоя приветствовали продолжительными овациями зачитанный со сцены текст цветистого обращения к вождю:
"Участники научной сессии Академии Наук СССР и Академии Медицинских наук СССР… шлют Вам, корифею науки, гениальному вождю и учителю героической партии большевиков, советского народа и всего прогрессивного человечества, знаменосцу мира, демократии и социализма, борцу за счастье трудящихся во всем мире, свой горячий привет!
Настоящая научная сессия войдет в историю передовой науки как начало новой эпохи в развитии физиологии и медицины…
Вы, товарищ Сталин, продолжая великое дело Ленина, обеспечиваете науке большевистскую идейность, оказываете громадную поддержку всему передовому, прогрессивному в науке… Как корифей науки, Вы создаете труды, равным которым не знает история передовой науки… Советский народ и все прогрессивное человечество не простят нам, если мы не используем должным образом богатства Павловского наследия.
Мы обещаем Вам, дорогой товарищ Сталин, приложить все усилия для быстрейшей ликвидации недостатков в развитии Павловского учения и всемерно используем его в интересах строительства коммунизма в нашей стране. Да здравствует наш любимый учитель и вождь, слава всего трудящегося человечества, гордость и знамя передовой науки — великий Сталин!"
Постановление сессии опубликовали все научные журналы страны (20). Избиение отступников от партийной линии продолжилось на множестве прошедших после сессии собраний и митингов.
Чтобы удерживать партийную плеть над головами советских физиологов, была придумана еще одна оргмера: для контроля за физиологами при президиуме АМН СССР был создан специальный "Павловский Научный совет" (1950–1956). На его многодневных заседаниях партийные активисты целенаправленно глумились над учеными. Академики Бериташвили и Орбели, прошедшие через головомойку на "павловском совете", негативно оценили его. Утреннее заседание Совета 12 апреля 1951 г. было посвящено обсуждению доклада Бериташвили, в котором приняли участие К. М. Быков, Л. Н. Федоров, X. С. Коштоянц и другие. Вторя Быкову, Федоров, также ездивший в Оксфорд с Бериташвили, но не отмеченный никаким вниманием западных коллег, теперь возмущался тем, "что концепция о психонервной деятельности Бериташвили встретила горячее сочувствие, в частности, у американских физиологов", а это значило по убеждению Федорова, что Бериташвили находится в
"…методологическом, политическом тупикеи что он неизбежно скатился к субъективной идеалистической зоопсихологии и является ее представителем. Наши враги хвалят И. С., значит, выходит, что он с ними шел против Павлова… Иван Соломонович не случайно так поступает, он не учитывает, что есть две науки: одна наука, которая служит буржуазии, другая наука, которая служит социализму… Он проявляет космополитические тенденции".
Орбели незадолго перед смертью писал о заседаниях этого совета:
"Наибольшие затруднения в развитии моей работы после Объединенной сессии были созданы ведущими членами Научного совета — академиками К. М. Быковым (председатель), проф. А. Г. Ивановым-Смоленским (зам. председателя) и проф. Э. Ш. Айрапетьянцем (ученый̆секретарь)… Они сослужили плохую службу советской науке, введя в заблуждения общественное мнение, Президиумов обеих Академий, а тем самым Партию и Правительство".
С 11 по 15 октября 1951 года прошло объединенное заседание расширенного президиума Академии медицинских наук СССР и Пленума правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров. В заключительном слове вице-президент АМН СССР Жуков-Вережников с пафосом воскликнул: "Мы должны помнить, что созванная по инициативе товарища Сталина Павловская объединенная сессия ярким светом освещает путь развития всех медицинских специальностей". В одной из недавних работ по истории того периода это заседание было охарактеризовано совсем иначе: "Длившееся пять дней упомянутое заседание скорее напоминало суд инквизиции" (21).
О порядках в советской России и о "партийной науке", учрежденной Сталиным, писал в свое время и сам великий Павлов. Он ненавидел такую "управляемую науку" также, как ненавидел революции, считая, что они несут одну разруху, как не признал он советскую власть и не соглашался увидеть за строительством Днепрогэсов и Магниток одно лишь победное шествие социализма, сравнивая эти стройки с возведением пирамид в рабском мире. С. Э. Шноль привел в своей книге "Герои и злодеи отечественной науки" (22) отрывки из писем Павлова В. М. Молотову, Г. Н. Каминскому и в Совнарком, доказывающие глубину несогласия Павлова с советскими порядками. Процитирую лишь один отрывок из этих писем (из письма о том, как Сталин после 1929 года потребовал внести в Устав АН СССР требование ко всем ученым страны руководствоваться в науке советским диаматом, см. главу 8 этой книги). Слова И. П. Павлова недвусмысленно доказывают, каким глумлением над взглядами этого великого русского ученого была проведенная Сталиным не Павловская, а откровенно Анти-Павловская сессия:
"А введенный в устав академии параграф, что вся научная работа академии должна вестись на платформе учения о диалектическом материализме Маркса-Энгельса, — разве это не величайшее насилие над научной мыслью? Чем это отстаёт от средневековой инквизиции?"
"… вы сеете по всему культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм… Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы всю нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком без пропусков со всеми ежедневными подробностями, это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроям…, гигантами-заводами и бесчисленными учеными и учебными заведениями… Я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнями древних азиатских деспотий… Не один же я так думаю и чувствую? Пощадите же родину и нас."
Глава 30. После Сталина
"Приглядись, товарищ, к лесу!
