Пытаясь объяснить закономерности эволюции живых существ, Сталин укорял создателей эвоюционной гипотезы за то, что они не доросли до понимания важности революций, хотя и внесли вклад в науку: ". не были революционерами также Ламарк и Дарвин, но их эволюционный метод поставил на ноги биологическую науку" (14). Однако он отдавал предпочтение взглядам Ламарка, кого он не в силу хронологических причин, а по идеологическим соображениям ставил выше Дарвина: он уверенно заявлял, что нео-ламаркизм
выйдет победителем в борьбе с нео-дарвинизмом. Последний обречен, как он полагал, "уступить место неоламаркизму" (16).
Дальнейшие пассажи автора статей о социализме и анархизме показывают, что он чересчур примитивно представляет себе процессы эволюционного развития, когда рассуждает о них:
"… всякое жизненное явление имеет две тенденции: положительную и отрицательную, из коих первую мы должны защищать, а вторую отвергнуть" (17).
В этом заявлении не может не поражать примитивное деление жизненных процессов всего лишь на два полярных по своей направленности течения, непонимание и гораздо большего спектра тенденций в развитии, и их взаимозависимость, точно также как вульгарное стремление направить творческую активность человека к тому, чтобы "защитить" положительное начало и подавить "отрицательное". В годы расцвета сталинского диктата это его отношение к природе вылилось в особенно уродливое восхваление лозунга И. В. Мичурина: "Мы не можем ждать милостей от природы — взять их у нее наша задача", и в гибельное для природы отношение к естественным ресурсам
.
Затем автор вступает в полемику с грузинскими анархистами, которые заявляют, что "марксизм опирается на дарвинизм и относится к нему некритически" (18) и продолжает, сводя эклектически разные процессы в два противоположных направления:
"Дарвинизм отвергает не только катаклизмы Кювье, но также и диалектически понятое развитие, включающее революцию, тогда как с точки зрения диалектического метода эволюция и революция, количественное и качественное изменения — это две необходимые формы одного и того же движения" (19).
Наконец, автор подробно описывает, как идея Ламарка о наследовании приобретенных признаков воспринята им. Он уверенно заявляет, что эволюция идет за счет прямого восприятия организмами условий изменяющейся внешней среды. Именно этой идее он следует (примечательно, что в наиболее упрощенной форме), когда берется объяснить поступательный ход эволюции, с одной стороны, и доминирование материи над сознанием, с другой:
"Еще не было живых существ, но уже существовала так называемая внешняя, "неживая" природа. Первое живое существо не обладало никаким сознанием, оно обладало свойством раздражимости и первыми зачатками ощущения. Затем у животных постепенно развивалась способность ощущения, медленно переходя в сознание, в соответствии с развитием строения их организма и нервной системы. Если бы обезьяна всегда ходила на четвереньках, если бы она не разогнула спины, то потомок ее — человек — не мог бы свободно пользоваться своими легкими и голосовыми связками, и, таким образом, не мог бы пользоваться речью, что в корне задержало бы развитие его сознания. Или еще: если бы обезьяна не стала на задние ноги, то потомок ее — человек — был бы вынужден всегда ходить на четвереньках, смотреть вниз и оттуда черпать свои впечатления; он не имел бы возможности смотреть вверх и вокруг себя и, следовательно, не имел бы возможности доставить своему мозгу больше впечатлений, чем их несет четвероногое животное. Все это коренным образом задержало бы развитие человеческого сознания.
Выходит, что развитию идеальной стороны, развитию сознания предшествует развитие материальной стороны, развитие внешних условий: сначала изменяются внешние условия, сначала изменяется материальная сторона, а затем соответственно изменяется сознание, идеальная сторона" (20).
На совершенно спекулятивное, но вместе с тем твердо и недвусмысленно выраженное мнение, что внешняя среда способна так воздействовать на живые организмы, что непосредственно, сразу менять их наследственность, формировать новые наследственные признаки, благодаря чему эволюция только и возможна, следует обратить особое внимание. Получалось, что уже на заре формирования своего интеллектуального багажа, автор (Сталин?) уверился в том, что изменение походки обезьян, обретение возможности видеть дальше, не только меняло мозг, но и формировали новый род — человека. Когда генетики в первую четверть двадцатого века докажут, что среда не способна легко менять гены, что процесс их изменения сложен, что гены. довольно стабильные структуры, и нужны особые методы для их изменения, это войдет в противоречие со сталинскими убеждениями. Вместо того, чтобы принять во внимание вывод ученых, он заявит, что генетика. это вредная наука, что она противоречит идеалам большевиков и должна быть заменена более простыми, ламарковскими верованиями в то, что от упражнения органы развиваются, что, меняя условия жизни, можно быстро понуждать генные структуры меняться, точно так как якобы легко трансформировать экономические отношения на основе правильно сформулированной идеологии "победившего пролетариата".
Длинная сталинская тирада о процессах эволюции примечательна тем, что она показывает, как автор статей (воможно Сталин в начальный период своей политической активности) смело брался решать вопросы, которые требовали специализированных и глубоких знаний, коими он не обладал. Это обстоятельтво не останавливало его в 1906–1907 годах и определенно не служило для Сталина препятствием позже, когда он начал внедряться с такой же самоуверенностью в обсуждение философских категорий, а затем в разрешение вопросов экономики, генетики, клеточной теории, лингвистики, истории, физики, химии и прочих, неведомых ему наук. Знавший его лично академик А. М. Деборин, судьба которого и его связи со Сталиным будут подробно рассмотрены в последующих главах, оставил воспоминания, в которых он отметил эту тенденцию Сталина к самовосхвалению. Он писал, что Сталин видел себя Юпитером и претендовал на роль в науке, которую он не заслуживал:
[Сталин] мнил себя величайшим философом, в чем его уверили не менее великие "философы" Митин, Юдин и другие. Сталин был провозглашен величайшим диалектиком. Он же оказался "творцом новых величайших философских ценностей, новых крупнейших философских обобщений". "Марксистский диалектический метод в трудах И. В. Сталина нашел высочайшее развитие", — учили нас сталинские подголоски. Разве это не возмутительно? Мы не можем обойти этот вопрос, зная уровень умственного и философского развития Сталина. Сталин был полный профан в области философии. То же самое относится и к области наук исторических. Этим и объясняются те грубейшие ошибки, которые он делал в этих областях знания. Юпитер был мало сведущ в науках, абсолютным авторитетом которых он претендовал быть (21).
Глава 4. Споры механистов и диалектиков
"Понятно, что мы и не думали сворачивать с ленинского пути… Правда, нам пришлось при этом помять бока кое-кому из товарищей. Но с этим уж ничего не поделаешь. Должен признаться, что я тоже приложил руку к этому делу. (Бурные аплодисменты, возгласы "ура")."
