Кстати, утверждение, что деборинцы "реставрируют" Гегеля, было неправдой. Сталин обвинял невинных людей, просто он хотел придраться к ним. Причем, понимая, что поводов для этого у него нет, он набрасывает "флёр" якобы тонких философских нюансов на свои обвинения и повторяет еще раз:
"Деборин и его ученики в области гносеологии — плехановцы. Меньшевистски мыслящие люди. Их критика — дело тонкое. Тут ошибиться нельзя. Они — меньшевиствующие идеалисты. Однако, они не дадут уличить себя прямо в идеализме. Они даже будут бомбардировать идеализм".
На вопрос: "Можно ли их считать антимарксистами?" — т. Сталин отвечает: "На деле они антимарксисты. Какой же это марксизм, который отрывает философию от политики, теорию от практики. Формальных оснований, однако, уличить себя в антимарксизме не дадут".
На вопрос: "Можно ли прямо в печати так ставить вопрос" — т. Сталин отвечает: "Они стали на путь антимарксизма" (9).
Несколькими минутами позже он снова повторяет приказ бичевать Деборина:
"На вопрос: "Правильно ли мы характеризуем их взгляды как формалистический уклон" — т. Сталин говорит: "Формалисты — термин мягкий, профессорский, усилить надо. Формулировку сами найдете" (10).
Сталин дает и ясный приказ расправиться с теми, кто лично не пожелал услышать его призыва объявить себя величайшим философом — со Стэном и Каревым. Он говорит о них с нескрываемым недоброжелательством, даже со злобой:
"Теперь о деборинских кадрах. Стэн хорохорится — а он ученик Карева. Стэн — отчаянный лентяй. Он умеет разговаривать. Карев — важничает, надутый пузырь". (11).
Он настаивал также открыть огонь по всемирно-известному историку марксизма академику Д. Б. Рязанову: "Готовьтесь к боям. Не забудьте Рязанова. Вообще Институт Маркса и Энгельса у нас на отлете".
Таким образом, он ясно cформулировал задачу заменить научную дискуссию о путях развития марксистской философии чисто политической борьбой против своих непосредственных оппонентов в партии. Преследуя эту идею, он решил, что воплощение в жизнь его предначертаний нужно поручить людям, которые примутся за выполнение плана без увиливаний и нежелательных вопросов.
Как это стало присуще Сталину, он заявил, что "Материализм и эмпириоткритицизм" Ленина должен быть тщательно изучен, поскольку он переведет диалектический материалзм на новый уровень: "Раньше был материализм атомистический. Наука после далеко двинулась вперед. Ленин проанализировал с точки зрения марксизма электронную теорию материи
".
В конце встречи он дал чисто бандитский наказ этим молодцам: "Ваша главная задача теперь — развернуть вовсю критику. Бить — главная проблема. Бить по всем направлениям и там, где не били".
Важной для понимания событий, которые случатся в соответствии со сталинским приказом, когда в СССР будут разгромлены в 1948 году генетика, а в 1950 году клеточная теория и физиология высшей нервной деятельности (о чем речь пойдет в главе 29), была часть разговора, касавшаяся теоретических основ естественных наук. Хотя он оговорился, что не считает себя специалистом в этих областях, однако, без всяких оговорок заявил, что признает правым Ламарка и отвергает авторитет одного из столпов генетики — Августа Вейсмана. Последнего он обвинил не больше и не меньше, как в религиозных позывах, что абсолютно не соответствовало истине:
На вопрос: "Каковы наши теоретические задачи в области естествознания" — т. Сталин отвечает: "Я не естественник. Правда, в молодости я много читал Ламарка, Вейсманна, увлекался неоламаркизмом. У Вейсманна очень много мистики. То, что у нас пишется по вопросам теоретического естествознания, имеет много виталистического. Материалы в "Большой Советской Энциклопедии" по этой линии по меньшей мере сумбур. И здесь перед вами большие задачи критического порядка"" (12).
По поводу последующих слов Сталина, записанных Митиным, можно повторить еще раз то, что было сказано по другому поводу. Рассуждая уже не о философских, а об естественных науках, он снова подтвердил, что нужно превратить строго научные дискуссии о роли наук в орудие внутрипартийной борьбы с его личными врагами:
"На вопрос: "Является ли нашей главной задачей разработка теории материалистической диалектики" — т. Сталин отвечает: "Эта постановка вопроса слишком обща. Вопрос о разработке материалистической диалектики это всегда главное. Маркс и Энгельс, Ленин разрабатывали теорию материалистической диалектики, всегда связывая это с важнейшими задачами классовой борьбы… Разрабатывать материалистическую диалектику теперь надо на основе и в связи с социалистическим строительством" (13).
Повторение этого задания не было случайной оговоркой уставшего от долгой беседы занятого человека: это была квинтэссенция его намерений.
В самом конце беседы Сталин еще раз вернулся к фигуре Деборина и дал поручение:
"Деборин, по моему, безнадежный человек. Однако, в редакции [журнала "Под знаменем марксизма" — В. С.] надо оставить для того, чтобы было кого бить. Надо и одного из механистов, только кого-нибудь из них пооборотистей. У вас в редакции будет большинство. Редакция будет вашей школой. Вы тут внутри, в редакции, будете иметь два фронта. Вы должны все вопросы проверять на этих двух фронтах, для того, чтобы самим не ошибиться и не впасть в односторонность. В редакции будете учиться и знать противника" (14).
Через короткое время, 25 января 1931 года, поручение о разгроме деборинской школы, школы "противника", выраженное Сталиным в частной беседе с недавними выпускниками Института красной профессуры, было превращено в могущественнейшее постановление ЦК ВКП(б), определившее на десятилетия судьбу философской и многих других наук в СССР. Постановление высшего органа страны — ЦК ВКП(б) называлось "О журнале "Под знаменем марксизма"" (15). Оно не просто канонизировало использование сталинской формулы "меньшевиствующий идеализм". С этого момента сталинизация общественных наук в СССР стала законом.
Помимо общей установки на введение полицейского контроля за науками, которые обязаны были стать помощницами вождя в идеологической борьбе с "противниками партии", были сделаны выводы и в отношении "вражеских ошибок" отдельных личностей. Теперь уже не Сталин, а Центральный Комитет ВКП(б) называл академика Деборина отступником от партийного курса партии, несколько раз к нему было пристегнуто имя профессора МГУ и видного партийного функционера Яна Стэна, было сказано, что они "отошли от ленинизма и скатились к платформе "меньшевиствующего идеализма"" (16). Войдя в текст постановления ЦК, это сталинское клише на годы определило собой термин для мечения отступников от его линии и квалификации их в качестве "врагов".
О мужестве Я. Э. Стэна, о том, каким честным и непугливым он был, говорит такой факт. На одном из обсуждений в Комакадемии Стэн с трибуны произнес слова, которые, как все отлично поняли, адресовались непосредственно Сталину:
"…есть теоретики, которые не в состоянии охватить в целом весь исторический смысл нашей практики, не понимают объема и содержания новых теоретических задач, а под давлением острот злобы дня произвольно выхватывают отдельные частные задачи и их механически суммируют" (17).
