Стенографический отчет выступлений на конференции был срочно напечатан в Москве под названием "Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии". Это название точно соответствовало новым терминам, введенным Сталиным. Тираж сборника был большим: несомненно власти придавали серьезное значение размножению материалов политико-воспитательного толка. Выдающийся русский естествоиспытатель, академик Владимир И. Вернадский, ознакомившись со сборником, сделал 28 февраля 1932 года такую запись в своем дневнике:
"Пробовал читать — но в конце концов внимательно просмотрел. Читать нельзя: больное, невежественное. Для психиатра. Картина морального разложения. <…> Убогие люди и полное отсутствие понимания научной работы. Кто такой Токин? <…> Интересно, выйдет ли из них кто-то в конце концов настоящим исследователем? Часть их, наверное, зеленая молодежь" (25).
Он с возмущением констатировал:
"Удивительно, что ламаркизм или дарвинизм может явиться мерилом политич[еской] благонадежности" (26).
Но в складывавшихся в стране условиях большевистские идеологи требовали верности сталинизму, а не соответствию мировой науке. Уровень образованности специалистов снижался, сравнимость качества исследований с лучшими западными стандартами уже не принимались во внимание. Митины и Токины возводили в "коммунистическое преимущество" даже такие свои недостатки как примитивность, плохая образованность, незнание языков и нежелание учиться у Запада. Теперь Шариковы и Швондеры творили в биологии то, что пытались вытворять в "квартирном вопросе" герои бессмертного "Собачьего сердца" М. А. Булгакова.
Вернадский не напрасно констатировал общую закономерность:
"Крупные неудачи нашей власти — результат ослабления ее культурности: средний уровень коммунистов — и морально, и интеллектуально — ниже среднего уровня беспартийных…Цвет нации заслонен дельцами и лакеями карьеристами" (27).
Выведенный в эти годы сталинскими подручными и им самим на передние роли в биологии Трофим Лысенко не знал никаких языков (в более поздние годы он наставлял меня во время встреч с ним, что незачем даже и читать западные журналы, "а то они не туда заведут"). Поэтому преимущество российской научной периодики, созданное усилиями таких выдающихся русских ученый как Кольцов или Вавилов, старавшихся сообщать коллегам в своей стране о прогрессе науки в мире с помощью рефератов и обзоров западных публикаций, изданием переводов западных книг и статей, было утеряно.
В целом, политизация научной деятельности в СССР, внедрение тотального контроля не просто над тематикой исследований, но и над умонастроениями ученых, введенные Сталиным, проявились и в муссировании тезиса о превосходстве всего советского над западным, в декларациях о победных рывках советских людей к светлой жизни, о движении к коммунизму такими темпами, какие не снились западным людям. Международные связи ученых стали административно обрываться, массовая отправка молодых специалистов на стажировку в западные лаборатории сошла практически на-нет, страна окукливалсь и замыкалась сама в себе. Всё западное подвергалось если не осмеянию, то хуле. В одном из ставших всенародно любимом кинофильме "Волга-Волга" победно распевалась песенка "Америка России подарила пароход: огромные колеса, но ужасно тихий ход".
Глава 12. Институт медицинской генетики
"Блестящие основы критических исследований генов самого человека заложены в Медико-генетическом институте а Москве, привлекающем все большее внимание и сотрудничество врачей. Отсутствие в мире подобных ему учреждений демонстрирует мощь социалистического строя в такой области теоретического исследования, которое может принести величайшую пользу человечеству, но в которой буржуазным ученым, из-за присущей им ограниченности вследствие их предрассудков и индивидуалистических методов нет надежды добиться действительных успехов."
Герман Мёллер, 1936 (1).
Традиционно, начиная с Маркса и Энгельса, сторонникам коммунистических взглядов представлялось важным подчеркивать доступность и даже легкость изменения наследственности внешней средой. Эту веру разделял Сталин, который заявлял о могуществе социалистического преобразования природы и человека. В этих верованиях (иным словом их не назовешь) места для признания значительной устойчивости генов и консервативной природы наследственности биологических видов не оставалось. Поэтому споры между ламаркистами, с одной стороны, и генетиками, евгениками, специалистами в области охраны природы и сохранения отдельных биологических видов, с другой стороны, приобрели с начала 1920-х годов особую напряженность. В Москве прошло несколько дискуссий между этими группами ученых. Позже, когда Сталин подавит медицинскую генетику репрессивными мерами, дебаты перейдут в большей мере в область сельскохозяйственной биологии, а пока значительный интерес биологов был сосредоточен на проблеме человека и на исследовании наследственных заболеваний и их лечения.
Однако, благодаря привлекавшей всё большее внимание деятельности Н. К. Кольцова, который пытался установить связь между активностью генов и развитием признаков у человека и который вовлек в сферу этих интересов ведущих клиницистов и гигиенистов в СССР, проблемы медицинской генетики приобрели в стране широкий интерес. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в 1924 году известный московский врач и исследователь Владимир Филиппович Зеленин (1881–1968) основал в Москве Клинический институт функциональной диагностики и экспериментальной терапии (вскоре переименованный в Медико-Биологический институт). Этот институт стал первым в мире научным учреждением медико-генетического направления. В конце 1928 года Зеленин открыл в его институте Кабинет наследственности и конституции человека. Рожденный Кольцовым жгучий интерес передовых биологов и врачей СССР того времени к проблемам наследуемых болезней, различиям в этом отношении между национальностями и географического распределения патологических генов на территории страны, то есть главной тематике Общества расовой патологии, подвигла Зеленина на включение в научную программу Кабинета именно изучения наследственности в локальных популяциях разных национальностей, а также анализа медицинского статуса однояйцевых (монозиготных) и двуяйцевых (дизиготных) близнецов. Это была чистая калька кольцовской программы Общества расовой патологии.
Руководить кабинетом Зеленин пригласил врача С. Г. Левита. Дальнейший расцвет медицинской генетики в СССР был связан в значительной мере с деятельностью этого ученого, поэтому стоит рассказать детально о нем.
Соломон Григорьевич Левит (1894–1938) — выходец из беднейшей еврейской семьи — родился в городке Вилкомир (при советской власти город Укмерге Литовской ССР), населенном на 90 % евреями. Его отец (инвалид) был сторожем, в семье было еще трое сыновей, С. Г. был младшим из них. Он окончил реальное училище, затем учился в Виленской казенной гимназии (с 5 класса), с 10 лет зарабатывал себе на хлеб и учебу репетиторством. В юности он мечтал стать юристом и по окончании гимназии, в 1915 году, поступил на юридический факультет Петроградского университета, но затем разочаровался в своем выборе и решил учиться на врача. Он перевелся вскоре на естественный факультет Московского Императорского Университета, а после взятия власти большевиками в 1917 году записался в 1919 году в Красную Армию и отправился на фронта Гражданской войны. Более года он служил фельдшером, переболел тифом и был демобилизован, после чего продолжил учебу в МГУ. В 1920 году он вступил в большевистскую партию, в 1921 году окончил медицинский факультет МГУ и был послан на стажировку на год в Германию (он владел свободно немецким), где работал под руководством профессора Ронна — специалиста по физической и коллоидной химии. Таким образом он получил многостороннее образование. Исповедуя марксистские взгляды, он вместе с М. Л. Левиным основал в МГУ кружок врачей-материалистов.
