"При этом необходимо использовать антифашистски настроенных ученых других стран. Эта критика в свою очередь должна явиться одним из средств мобилизации ученых и всей интеллигенции против фашизма" (12).
Так партийцы начали делать то, чего всегда старались избежать ученые — превращать научные заседания в форумы по решению политических задач. Но вопрос о медицинской генетике приобрел в глазах Сталина особое значение, и Бауман не мог не знать этого.
После этого Бауман переходил к тому, какова будет на конгрессе роль Лысенко, и что может произойти вокруг его фигуры. Данный раздел "Отзыва" был на редкость реалистичным. Значит, в недрах ЦК партии хотя бы Бауман отчетливо понимал, что происходит на самом деле в среде ученых и было даже сказано, что многие не вступают в дискуссии с Лысенко только потому, что боятся репрессий:
"В то время, как большинство генетиков СССР и других стран стоят на той точке зрения, что благоприобретенные признаки не передаются потомству, что наследственность определяют гены и их комбинации, академик Лысенко на основе работ Мичурина и своих утверждает о влиянии индивидуального развития организма на изменение наследственных свойств организма…
Созванное тов. Мураловым по нашему поручению совещание генетиков [октябрьская сессия ВАСХНИЛ 1935 года — В. С.] выявило большую страстность разногласий. Все ученые признают заслуги т. Лысенко — его теорию стадийности развития растений и методы яровизации, — но одновременно многие считают его общие генетические взгляды неправильными, противоречащими, по их мнению, современной науке.
Вместе с тем надо отметить, что, будучи по существу не согласными с рядом генетических положений т. Лысенко, часть ученых стремится обойти молчанием эти разногласия, как бы побаиваясь выступать против т. Лысенко, рассуждая примерно так, что т. Лысенко пользуется поддержкой партии и правительства и спорить с ним невыгодно, хотя он и не прав" (13).
Можно было порадоваться такому трезвому взгляду на вещи со стороны Карла Яновича Баумана, еще недавно состоявшего кандидатом в члены Политбюро ЦК партии, выраженное в следующем абзаце:
"Это создает не совсем здоровую атмосферу в области научной мысли, почему мной, как заведующим отделом науки ЦК ВКП(б), на совещании генетиков была подчеркнута необходимость и полная возможность свободного обсуждения в СССР спорных вопросов генетики" (14).
Бауман выступал как человек, понимающий остроту дискуссий и, похоже, был на стороне ученых, а не псевдо-новаторов, так как в резюмирующей части своего "Отзыва" Сталину и Молотову, где предлагалось разрешить проведение в Москве конгресса, он еще раз возвращался к сути разногласий генетиков и "мичуринцев" и писал, что Отдел науки пока "не может дать исчерпывающей оценки по существу спора между господствующей школой генетиков и школой Мичурина-Лысенко" и что "широкое обсуждение спорных вопросов генетики" поможет прийти к правильному выводу (15).
Хотя Бауман предложил проект постановления ЦК ВКП(б), в котором первый пункт был следующим: "Принять предложения Оргкомитета о созыве VII Международного Конгресса в Москве с 23 по 30 августа 1937 г. и утвердить предложенный порядок работы конгресса" (16), высшие руководители партии (можно полагать, что именно Сталин) с ним не согласились. На "Отзыве" Баумана имеется помета "в пов[вестку]", однако никаких следов включения предложения в повестку ближайших заседаний Политбюро найти не удалось.
Лишь в середине ноября 1936 года в аппарате Политбюро снова вернулись к рассмотрению вопроса о конгрессе генетиков. В архиве Политбюро имеется листок с перепечатанным старым решением от 2 августа 1936 года, на котором простым карандашом Молотов написал резолюцию:
"Предлагаю решение ЦК о конгрессе по генетике отменить как нецелесообразное (ввиду явной неподготовленности). В. Молотов" (17).
Рядом появился оттиск штампа с факсимильной подписью Сталина. Видимо устная договоренность Сталина с Молотовым уже была достигнута, и кое-кто из других членов Политбюро были об этом извещены, потому что ниже черными чернилами было вписано особое мнение Л. М. Кагановича (сформулированное безграмотно): "Не решение ЦК нецелесообразное, а подготовители конгресса негодные, что вначале не внесли предложение, а дела не подготовили. Отменить придется. Л. Каганович"
. Еще ниже подписались остальные члены и кандидаты в члены Политбюро, указавшие, что они все согласны с Молотовым-Сталиным: Калинин, Ворошилов, Чубарь, Андреев, Микоян. 14 ноября 1936 г. Политбюро решило отменить конгресс "ввиду его явной неподготовленности". Как мы знаем, волна нападок на генетиков, особенно медицинских, шла именно в этот месяц по нарастающей, Кольман уже выступил в Доме ученых с обвинениями Левита в фашизме, уже шли последние приготовления к декабрьской 1936 года сессии ВАСХНИЛ.
Но месяцем позже история с запретом на проведение в СССР генетического конгресса всплыла на Западе. Озабоченность западной прессы и ученых вызвали тревожные новости: арест И. И. Агола, выступление Кольмана и Лысенко в Доме Ученых в Москве против Левита, публикации серии статей против генетики в ведущих советских газетах и предчуствия генетиков, что во время декабрьской 1936 года сессии ВАСХНИЛ генетика будет осуждена. Слухи об этом анти-генетическом крене Сталина достигли западных ученых, обрастая по дороге кой-какими небылицами, например, распространились слухи, что арестованы Вавилов и другие крупные ученые. Газета "Нью-Йорк Таймс" в номере от 13 декабря 1936 года выдала эти сообщения за чистую правду, якобы выясненную корреспондентом газеты в Москве. Чтобы хоть что-то для себя прояснить, несколько западных генетиков решили использовать личные контакты и запросить у коллег в СССР истинную информацию на этот счет. Двое из них написали эмигрировавшему из Германии в СССР Юлиусу Шакселю
. Письма-запросы (на английском языке) и ответ Шакселя (на немецком) были перехвачены, переведены на русский язык и переданы в отдел науки ЦК. Шаксель писал тоном настоящего большевика-пропагандиста:
"Международный Генетический Конгресс вовсе не отменен, а отложен… Случай с Аголом не имеет ничего общего с научными занятиями. Агол уже давно занимался преступной против государства политической деятельностью и потому содержится под стражей…" (18).
Затем разговор был переведен Шакселем на важную для большевиков тему — на евгенику:
"Мы в стране социализма рассматриваем человека не столько как биологический объект, сколько как члена общества. К человеческому обществу… применение методов зоотехники мы считаем научным грехом и величайшим абсурдом… мы решительно отклоняем евгенику… Кроме того, осуществленный в результате 20 лет революции социализм в нашей стране представил члену нашего бесклассового общества полную личную свободу в области выбора занятий, выбора местожительства, выбора развлечений и выбора друга или подруги жизни, и поэтому проведение придуманной буржуазными учеными евгеники в свободном человеческом обществе невозможно" (20).
Другой из обеспокоенных ученых — американец Ч. Дэвенпорт был известным евгеником. Он обратился 17 декабря 1936 года в Государственный департамент США с предложением направить советскому правительству протест и потребовать, чтобы СССР, который "многое черпает от открытий ученых и от применения этих открытий", вел себя цивилизованно (21). В письме, отправленном Дэвенпорту 29 декабря 1936 г., Госдепартамент отказался от предложения ученого, считая, что упомянутые в его письме "обстоятельства не затрагивают непосредственно американских граждан или американские интересы" (22).
