Конечно, готовить тайно в недрах ЦК партии такие документы и думать, что сторонники Лысенко (которых в этих органах было гораздо больше, чем их недоброжелателей) про эту деятельность не узнают, было наивно. Потому нет ничего удивительного, что параллельно лысенковцы начали настоящее наступление на генетиков по нескольким линиям. Прежде всего необходимо было дискредитировать любой ценой Жебрака, которого прочили на пост директора нового института. Нужно было нападать и на других недругов.
Генетикам к этому времени тоже было ясно, что дела не выиграть без активных наступательных действий против не только лично Лысенко, а всего комплекса лысенковщины. Свою задачу генетики видели в том, чтобы наглядно показывать, какие практические и теоретические успехи были получены ими за последние годы, как делами они отвечают на "отеческую заботу партии и правительства и лично товарища Сталина". Ученый Совет биофака МГУ решил подготовить и провести 2-ю генетическую конференцию. Она была запланирована на 21–26 марта 1947 года. Без одобрения отдела науки ЦК партии такое масштабное мероприятие провести было нельзя, и работники ЦК разрешение дали. За три месяца до начала конференции приглашения для выступлений были направлены и Лысенко, и его сотрудникам. Лысенко, конечно, сказать о его научных результатах было нечего, он даже не ответил на приглашение, но Нуждин, Кушнер и еще несколько "мичуринцев" выступили с докладами. В целом же конференция показала, что, несмотря на трудности, генетики в СССР продолжают работать, что даже их практические достижения, в особенности в области получения высокоурожайных тетраплоидных форм растений, велики. Организацию конференции взяли на себя сотрудники кафедры генетики, которой руководил А. С. Серебровский. Сам заведующий принимать участия в работе не мог, он уже не ходил, не мог говорить, и всё делали молодые сотрудники кафедры.
Для того, чтобы настроить высших партийных руководителей против тех, кто проводил конференцию, лысенковцы избрали давно проверенный метод. А. А. Жданову и Г. М. Маленкову 27 марта 1947 года было направлено письмо, подписанное министром с. х. СССР И. А. Бенедиктовым, его первым заместителем П. П. Лобановым и зав. сельхозотделом ЦК А. И. Козловым (30). Начиналось письмо перечислением старых евгенических пристрастий Серебровского. Они приводили на первой странице своего письма две цитаты из работы, опубликованной еще в 1929 году:
"Решение вопроса по организации отбора в человеческом обществе несомненно возможно будет только при социализме после окончательного разрушения семьи, перехода к социалистическому воспитанию и отделению любви от деторождения"
…
"… при известной мужчинам громадной спермообразовательной деятельности… от одного выдающегося и ценного производителя можно будет получить до 1000 и даже 10000 детей. При таких условиях селекция человека пойдет вперед гигантскими шагами. И отдельные женщины и целые коммуны будут тогда гордиться не "своими" детьми, а своими успехами и достижениями в этой удивительной области, в области создания новых форм человека." (31)
"И этому Серебровскому поручено открытие и проведение конференции", — гневались авторы письма. А на второй странице они перечисляли названия шести докладов о генетике дрозофилы, представленных на конференции, и сокрушались: "…неизвестно для чего поставлены на обсуждение такие доклады". Авторы письма предлагали "поручить специальной группе работников при участии академика Т. Д. Лысенко рассмотреть все материалы… конференции". Жданов тут же написал на их письме резолюцию Г. Ф. Александрову: "Срочно узнайте, в чем дело" (32). 15 апреля Александров представил написанный Суворовым разбор этой жалобы, в котором было показано, что ни в одном пункте авторы письма не сообщили в ЦК партии верной информации и что никакой крамолы в действиях генетиков не было (33)
. Письмо заканчивалось фразой:
"Все изложенное позволяет считать генетическую конференцию, проведенную в Московском университете, весьма полезной, а попытку тт. Бенедиктова, Лобанова и Козлова опорочить ее — несправедливой, основанной на односторонней информации" (35).
Письмо Бенедиктова, Лобанова и Козлова было показано Жебраку, который вместе с Алиханяном, принимавшим активное участие в проведении конференции в МГУ, направили 28 апреля А. А. Жданову свое письмо с критикой действий сторонников Лысенко.
"В полемике непрерывно извращаются взгляды генетиков… фальсифицируется диалектический материализм, полемика, особенно устная, ведется в угрожающем тоне политического шантажа и т. д.
Мы считаем такой метод со стороны Лысенко и его ближайшего окружения совершенно недопустимым по отношению к советским ученым…
Генетика теснейшим образом связана с нашим сельским хозяйством. Поэтому наши разногласия имеют государственный характер" (36).
Однако главный вопрос в тот момент касался не мелкого повода прицепиться к делам и словам на конференции в МГУ. Бенедиктов, Скворцов и Козлов осенью 1946 года в письме в Секретариат ЦК ВКП(б) уделяли главное внимание тому, что Президенту ВАСХНИЛ Лысенко работается в этой академии трудно, так как она не составлена полностью из его сторонников, и предлагали срочно провести довыборы членов академии. Именно этот вопрос стал центральным. И в Оргбюро, и в Секретариате ЦК домогательства Лысенко насчет внедрения в ВАСХНИЛ его сторонников звучали многократно. Можно было или восстановить генетику в правах и окончательно загнать Лысенко в угол, или, напротив, предоставить ему полную свободу для расправы с оппонентами. Письма Суворова в Секретариат ЦК, позиция Александрова, А. А. Жданова, Вознесенского и других указывали на то, что второй вариант вряд ли теперь будет возможен. 6 мая 1947 года, уже на следующий день после отправки двух упомянутых выше писем Суворова Жданову, состоялось заседание Организационного бюро ЦК ВКП(б), на котором был рассмотрен доклад комиссии ЦК ВКП(б), созданной еще в ноябре 1946 года (см. выше в этой главе). Члены комиссии Г. Борков, С. Суворов и Н. Сороко в целом отрицательно отозвались о деятельности Лысенко как Президента ВАСХНИЛ:
"Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина значительно отстает в своей работе от требований и запросов, предъявляемых к ней сельским хозяйством, замкнулась в узком кругу агробиологических проблем… Лысенко" (37).
Затем было раскрыто бедственное положение с кадрами руководителей ВАСХНИЛ, сказано, что многие члены академии прекратили в ней работу из-за несогласий с Лысенко, а вице-президент Цицин по той же причине даже перестал посещать пленарные заседания. Поэтому авторы доклада считали, что нужно срочно провести довыборы настоящих ученых в ВАСХНИЛ, чтобы улучшить качественный состав этой вотчины Лысенко. Из доклада становится понятной позиция самого Лысенко. Он, конечно, осознавал тяжесть надвигающейся угрозы и решил крайними мерами добиться восстановления своей монополии. Он буквально потребовал, чтобы Совет Министров СССР признал факт идейной борьбы между его сторонниками (теперь помимо названия "мичуринцы" он добавил слово "дарвинисты") и остальными биологами, признающими законы генетики (их Лысенко обзывал "менделистами-морганистами" в одном месте и "неодарвинистами" в другом). Признав этот факт, правительство, как того требовал Лысенко, должно было объявить директивно, что правда на стороне лысенковцев-мичуринцев. Если такого политического (можно назвать иначе: полицейского) решения принято не будет, то Лысенко объявлял о своем несогласии проводить довыборы новых членов академии. Он сделал даже еще более жесткое заявление: не нужно довыбирать академиков, было бы лучше просто назначить их специальным Постановлением Совета Министров СССР по списку, который он представит.
