С пониманием именно сталинской лексики он называл генетиков "неодарвинистами". Он жаловался на то, что ему предъявляли неправильное (он подчеркивает: "по моему глубокому убеждению") требование — "обеспечить развитие разных направлений в науке", то есть взывал к исконным чувствам вождей, всю жизнь специализирующихся на искоренении всех линий и направлений, кроме их собственного.
Он силился представить себя несчастным ягненком-теоретиком, на которого точат клыки реакционные волки-генетики, и развивал миф, что эти же волки ответственны за трудности продвижения его предначертаний в практику. Немногословно он свел критику младшего Жданова к его излишней доверчивости. Дескать, по молодости доверился старым волкам, вот они и наговорили. Минимальное количество слов, потраченных на главного обидчика, в сочетании с самоуничижением были метко рассчитаны на то, чтобы показать свою покорность и готовность к беспрекословному выполнению любых приказов.
Мысль — что ему до сих пор не дали устроить погром в биологии, выступала в письме на первый план. Упоминая, что его сторонники до сих пор "в явном меньшинстве", он призывал помочь именно в этом вопросе — убрать тех, кто не с ним. Просьба выдать ему "карт-бланш" на расправу с потенциальными и явными врагами, сумевшими даже Юрию Жданову наговорить много неправды, была главной.
Лысенко не без оснований рассчитывал, что придется Сталину по вкусу и последняя сентенция его письма:
"Я могу способствовать развитию самых разнообразных разделов сельскохозяйственной науки, но лишь мичуринского направления… Я был бы рад, если бы Вы нашли возможным представить мне возможность работать только на этом поприще".
Приписка с извинениями за "нескладность письма" и ссылка на любому человеку понятную причину — расстроенные чувства — была, возможно, излишней. Вряд ли можно было рельефнее изложить приниженными фразами клокочущую страсть и буйное желание остаться среди любимцев Сталина.
К письму он приложил краткий перечень критических замечаний Жданова из семи пунктов. Если бы Сталин поверил не ему, а Жданову, то за эти семь пунктов можно было и головы не сносить. Но его не испугала перспектива быть поставленным к стенке. Смел и решителен был он в этот день. Наверное верил, что голову на плаху не кладет.
"Приложение к письму академика Т. Д. Лысенко
ЧАСТЬ МОИХ ОТРЫВОЧНЫХ ЗАПИСЕЙ
из заключительной части доклада
"СПОРНЫЕ ВОПРОСЫ ДАРВИНИЗМА"
1. Лысенко ставит препоны для развития науки (отрицание гормонов, витаминов и т. п.).
2. Лысенко отстаивает лишь некоторый круг работ из необходимых, а именно биологический, но он отрицает физику, химию в биологии.
3. Безобразие, когда имеются люди, которые из узких интересов опорочивают работы других. Один из школы Лысенко Андреев в журнале "Селекция и семеноводство" говорит против ростовых веществ (зачитывает).
4. Лысенко отрицает существование гормонов.
5. Лысенко задержал на 13 лет внедрение у нас гибридной кукурузы.
6. Нет критического отношения к Лысенко, а ошибки у него есть. Пример — его обещание вывести морозостойкий сорт для Сибири. Из этого ничего не вышло. А в статье, помещенной в "Известиях", он уже сдает свои позиции, но нигде не сказал о том, что ошибся.
7. Лысенко пытается оклеветать, зажать много нового в науке. Это уже чем-то отличается от новатора, которым Лысенко раньше был и то, что, например, говорил Жданов Андрей Александрович в своем выступлении о лже-новаторах (зачитал фразу), я от себя говорю, что это к Вам относится, Трофим Денисович Лысенко.
(Т. Лысенко)"
17/IV- 1948 г.
-
№ Л-1/414
Для большинства высокопоставленных советских чиновников обращение к высшему руководителю с просьбой об отставке по собственной воле была бы неприемлемой или крайне удивительной. Мало кто бы решился прибегнуть к столь рискованному эксперименту над самим собой, так как было хорошо известно, что при вспыльчивости Сталина, умело им прячущейся под внешней невозмутимостью, и широко распространенной им "теории", что незаменимых людей нет, подобный шаг мог привести к гибели. Доверили тебе работу, поручили пост — сиди работай. А вот нервные жесты и попытки спекуляции на своей незаменимости и отказы от порученного тебе поста просто недопустимы. Руководство тебя поставило, руководство и решит, когда тебя снимать или повышать, — таким был непреложный закон для функционеров всех времен — досталинских и послесталинских. И тем не менее, Лысенко надеялся на свое особое положение в иерархии власти и был полон решимости это правило нарушить.
Впрочем, этот приемчик Лысенко уже не раз пробовал, когда пытался разыграть роль обижаемого и прибегал к давлению на высших начальников с помощью угроз собственной отставки. Так, 11 декабря 1944 года, желая переломить зревшее уже тогда в верхних эшелонах власти недовольство тем, как он руководит ВАСХНИЛ, он направил В. М. Молотову (тогда зам. пред. Совнаркома СССР) такое письмо:
"Прошу освободить меня от должности Президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина… Будучи Президентом, я почти не имею возможности ни оказывать содействие правильному развитию теорий сельскохозяйственной науки, ни направлять их на максимальную помощь практике, ни предупреждать ложно научные тенденции и рост различных "школ""" (10).
С поста его не убрали, из своего кресла он не сдвинулся, но и разговоры о его плохом руководстве академией на время притихли.
Так же Лысенко поступил 3 декабря 1946 года, когда заявил А. А. Жданову, что выйдет из состава АН СССР, если Н. П. Дубинин будет избран членом-корреспондентом (11). Дубинина избрали, и ему пришлось проглотить горькую пилюлю, но из Академии, конечно, Лысенко не вышел.
Спустя некоторое время после отправки письма ему показалось, что дела идут совсем плохо, поскольку ответов ни от Сталина, ни от А. А. Жданова не поступило. Надо было делать что-то иное. Он снова решил сиднем не сидеть, не ждать, пока плохие новости свалятся на голову, а прорваться к Сталину, минуя всяких Ждановых. События, решил он, надо поторапливать и действовать. Ведь он задумал многоходовую защиту, значит, пора было приступать к второй линии защиты. Он обратился к человеку, который сам ничего в его судьбе решить не мог (слишком высок был административный и депутатский статус академика Лысенко), однако обязан был сообщить непосредственно Сталину категоричное требование академика об отставке. Он написал письмо министру сельского хозяйства СССР И. А. Бенедиктову. Тот имел прямой выход к Сталину и мог обойти обоих Ждановых и вообще любых аппаратчиков в Центральном Комитете партии. А Лысенко знал по своему опыту, что значит прямой вход к вождю. Недаром иногда в своем кругу на вопросы близких людей о том, как ему удавалось сделать одно или другое, он самодовольно и строго отвечал: "У меня есть право входа" (12).
На людях Бенедиктов и Лысенко нередко появлялись вместе, напоказ были дружелюбны, но, как говорится, в душу не заглянешь. Знающим людям было известно, что Лысенко к Бенедиктову относился плохо. Показательным примером была история с попыткой Бенедиктова получить диплом профессора. В одном из московских вузов он читал небольшой курс студентам и решил (как это делает большинство крупных администраторов) обзавестись профессорскими "корочками". Ученый Совет этого института послушно выдвинул кандидатуру министра в профессоры и послал свое решение в Высшую Аттестационную Комиссию для утверждения. Обычно в таких случаях отказов ВАК не дает. Но, к удивлению многих, Лысенко, числившийся членом Президиума ВАК, но крайне редко появлявшийся на его заседаниях, приехал и добился, чтобы звание профессора министру присуждено не было (13).
