Возвратившись к тому памятному заседанию Политбюро ЦК ВКП(б), он сказал, что, обладая дипломами юриста (он закончил МГУ), экономиста (позже закончил аграрный факультет Института красной профессуры), профессора и доктора экономических наук, он позволял себе иногда даже на публике не соглашаться по всем пунктам со Сталиным, а возражать ему.
"Поэтому, — продолжил он, — я чувствовал себя может быть чуточку свободнее, чем остальные работники аппарата, так как понимал, что всегда смогу найти работу экономистом, если меня выставят из ЦК. Когда мы начали готовить семинар лекторов ЦК, и когда Юрий Жданов предложил выступить с лекцией, в которой ошибки Лысенко будут названы ошибками, я согласился с этим предложением и вставил в план лекцию Ю. Жданова. План этот я представил Суслову, и тот его утвердил. На отпечатанной программе курсов была резолюция Суслова: "Утверждаю".
Как только мы с Ждановым-старшим вошли, Сталин тут же начал заседание и неожиданно повел речь о неверной позиции Ю. А. Жданова, незаслуженно обидевшего товарища Лысенко. Зажав трубку в руке и часто затягиваясь, Сталин, шагая по кабинету из конца в конец, повторял практически одну и ту же фразу в разных вариациях: "Как посмели обидеть товарища Лысенко? У кого рука поднялась обидеть товарища Лысенко? Какого человека обидели!" Присутствовавшие молча вслушивались в эти повторяющиеся вопросы их вождя. Но вот Сталин остановился и спросил: "Кто это разрешил?" Повисла гробовая тишина. Все молчали и смотрели под ноги. Тогда Сталин остановился около Суслова и спросил: "У нас кто агитпроп?" Суслов смотрел вниз и головы не поднимал, на вопрос не отвечал. Не знаю почему, я до сих пор так и не понял почему, возможно, всё из-за того же внутреннего осознания своей относительной независимости, а, может быть, из-за привившейся во время войны привычки в трудные минуты брать ответственность на себя, я встал и громко, по-военному ответил: "Это я разрешил, товарищ Сталин". Теперь все подняли головы и уставились на меня, как на сумасшедшего, а Сталин подошел ко мне и внимательно стал глядеть мне в глаза. Я свои глаза в сторону не увел, и скажу честно, я никогда не видел такого взгляда. На меня смотрели желтые зрачки, обладающие какой-то непонятной силой, как глаза большой кобры, готовящейся к смертельному прыжку. Он глядел на меня долго, во всяком случае, мне показалось, что это было очень долго. Глядел, не мигая. Наконец, он тихо спросил меня: "Зачем ты это сделал?" Волнуясь, я стал говорить о том огромном вреде, который Лысенко несет нашей стране, как он старается подавить всех научных оппонентов, о том, что его собственные научные заслуги непомерно раздуты, и что помощь от его собственных работ, несмотря на все обещания, мала. Сталин также, как и раньше, ходил по кабинету, потом остановился и, прерывая меня на полуслове, сказал: "Так. Всё ясно. Создадим комиссию по выяснению всех обстоятельств". И стал называть членов комиссии — кажется, Молотова, Ворошилова, еще кого-то, назвал меня (у меня камень с души упал), потом остановился, довольно долго смотрел в сторону Суслова и, наконец, промолвил: "Суслова" и опять замолчал, а я про себя думал, почему же он не назвал ни одного из Ждановых, это что — конец их карьеры? Но после долгого раздумья Сталин сказал: "И Жданова". Помолчал еще и добавил: "Старшего" (19).
Шепилов рассказывал это мне сразу после выхода в свет второй части моей статьи о Лысенко в "Огоньке" (20) (разговор с ним состоялся 4-го января 1988 года). У меня нет оснований не доверять Шепилову, но и проверить правоту его слов сегодня вряд ли кто может. Об этом же заседании мне рассказывал пятью неделями раньше у меня дома Ю. А. Жданов (21). Он также присутствовал на заседании, но какие-либо детали сообщить отказался, сославшись на то, что сидел далеко от Сталина, а тот будто бы говорил тихо, поэтому он мало что расслышал. Жданов сказал мне лишь, что ему было предложено написать объяснительную записку, что он и сделал через несколько дней
. Одна деталь в рассказе Жданова была, впрочем, странной: он обронил фразу о том, что на этом майском заседании его очень подвел Шепилов, будто бы отказавшийся взять на себя ответственность за разрешение читать эту лекцию. Во время беседы 5 января 1988 года Жданов добавил, что по его сведениям в Московский горком партии было спущено сверху указание примерно наказать его. Но события развивались столь стремительно, что никакого взыскания горком наложить просто не успел. Не собиралась ни разу и назначенная Сталиным комиссия: вождь повел защиту Лысенко самостоятельно.
31 мая и 1 июня Сталин принимал участие в обсуждении кандидатур на получение очередных Сталинских премий по науке и изобретательству и опять вернулся к лекции Ю. А. Жданова:
"Ю. Жданов поставил своей целью разгромить и уничтожить Лысенко. Это неправильно: нельзя забывать, что Лысенко — это сегодня Мичурин в агротехнике. Нельзя забывать и того, что Лысенко был первым, кто поднял Мичурина как ученого. До этого противники Мичурина называли его замухрышкой, провинциальным чудаком, пустырем и т. д.
Лысенко имеет недостатки и ошибки, как ученый и человек, его надо критиковать, но ставить своей целью уничтожить Лысенко как ученого, значит лить воду на мельницу жебраков" (23).
Итак, вскоре Лысенко был вызван к Сталину. О некоторых подробностях их беседы мне согласно рассказывали в 1970-х годах приближенные Лысенко. Он внутренним чутьем уловил, что отношение к нему Сталина не такое уж плохое, и решил этим воспользоваться. Он пообещал в кратчайшие сроки завершить работу с ветвистой пшеницей. Но выставил одно условие: чтобы его не травили, не позорили, а хотя бы немного помогали, и чтобы всякие критиканы, всякие теоретики и умники, не о благе Отечества пекущиеся, а лишь на Запад ежеминутно оглядывающиеся, больше ему не мешали. Лысенко повторил, что если вместо мичуринского учения по-прежнему основывать биологические исследования на иной, формальной генетике, то страна потерпит огромный ущерб. А вот если формальную генетику запретить как науку идеалистическую, буржуазную, крайне вредную для дела социализма, то мичуринцы воспрянут, быстро свое дело развернут и смогут пойти в бой за повышение урожайности всех культур. Заодно Лысенко попросил назвать новый сорт пшеницы "Сталинской ветвистой".
Такой подход Сталину понравился (24). Падение Лысенко было предотвращено. Как вспоминал Ю. А. Жданов, Сталин на уже упомянутом заседании по присуждению Сталинских премий,
"…неожиданно встал и глухим голосом неожиданно сказал:
— Здесь один товарищ выступил с лекцией против Лысенко. Он от него не оставил камня на камне. ЦК не может согласиться с такой позицией. Это ошибочное выступление носит правый, примиренческий характер в пользу формальных генетиков" (25).
Глава 27. Сталин приказывает окончательно запретить генетику в СССР
"В истории лысенковщины определяющими были те условия, которые создавала партия [большевиков] Строго говоря, история лысенковщины — не глава из истории науки как таковой, а глава истории партии".
Д. В. Лебедев. 1991 (1)
Во время работы в партийных архивах историку В. Д. Есакову удалось обнаружить страницу с записями А. А. Жданова, сделанными в кабинете Сталина видимо в самом начале июня 1948 года. Из них становится ясно, какие именно поручения давал в то время Сталин.
