Таши и я едем на окраину Тхимпху, недалеко от места, где живет король, и паркуемся у старого здания. Я направлен в конференц-зал, в нескольких метрах от отеля. Я иду вдоль деревянного бруса, балансируя над ямой грязи. Мои ожидания от конференц-зала не очень высоки, но, когда я открываю дверь, я с удивлением обнаруживаю приятное пространство, разделенное пополам длинным деревянным столом. Бутан не из тех развивающихся стран, где деньги вкладывают в растущие терминалы аэропортов, окруженные трущобами, отели с экстравагантными вестибюлями, но потертыми номерами. В Бутане внутренняя часть куда более впечатляюща, чем внешняя.
Я вручаю Карма белый шарф, который мне дал Таши, и он отвечает легкой улыбкой. Он носит клетчатый гхо и имеет постное, красивое лицо. Он говорит медленно, осознанно. Это не значит, что он думает, прежде чем говорит. Он думает, что и как он говорит, и делает это размеренным, синхронным образом. Постоянные паузы в разговорах заставляют меня чувствовать себя неудобно — это сводит меня с ума, и я должен сдерживать свое желание к заполнению пустых пространств в нашем разговоре.
Свою работу Карма Ура видит как пилот самолета. В плохую погоду он должен опираться на свои инструменты навигации. Но что, если инструменты неисправны? Самолет, конечно, отклонится от курса, даже если пилот манипулирует управлением должным образом. То, что он говорит, это состояние мира сегодня, с его зависимостью от валового национального продукта в качестве единственной реальной меры прогресса нации.
— Возьмите образование, — говорит он. — Мы зацепились за измерение охвата, но мы не смотрим на содержание. Или рассмотрим такую страну, как Япония. Люди живут долго, но каково качество их жизни после шестидесяти?
В его словах есть смысл. Мы измеряем то, что проще всего измерить, а не то, что действительно имеет значение для жизни. Именно это стремится измерить Валовое Национальное Счастье.
Я чувствую, что скатываюсь в свой старый, холодно-профессиональный стиль интервью и понимаю, что пришло время задать свой личный вопрос.
— Карма, вы счастливы?
— Оглядываясь на свою жизнь, я считаю, что ответ — да. Я достиг счастья, потому что у меня нет нереалистичных ожиданий.
Это странное объяснение поражает меня. В Америке высокими ожиданиями являются двигатели, которые управляют нами, газ для наших танков, сила, стоящая за нашей мечтой, и, как следствие, наше стремление к счастью.
— Мой способ мышления совершенно другой, — говорит он. — У меня нет каких-то масштабных планов; в принципе, я считаю, что жизнь сама по себе — борьба, и, если я делаю что-то хорошее, вечером я вздыхаю и говорю: «Это было хорошо».
— У вас бывают плохие дни?
— Да, но очень важно понимать их незначительность. Даже если вы достигли многого, это своего рода театр в вашем уме. Вы думаете, что это так важно, но на самом деле они не имеют большой разницы в жизни человека.
— Так вы говорите, Карма, что наши самые большие достижения и большие наши неудачи одинаково незначительны?
— Да. Нам нравится думать, что мы действительно что-то изменили. Хорошо, в масштабе недели, возможно, это так. Возьмите еще сорок лет, и я уже не был бы так уверен. Возьмите три поколения, и вы будете забыты без следа.
— И это источник комфорта? Я считаю это ужасно угнетающим.
— Нет, как мы говорим в буддизме, нет ничего больше, чем сострадание. Если вы сделали что-то хорошее, в тот же момент вы должны чувствовать удовлетворение. Я убиваю много мух и комаров каждый день, потому что боюсь малярии, но иногда я не делаю этого. Я беру паузу и думаю: «Ну, она не вредит мне, не угрожает впрямую. Зачем убивать?» И когда я отпускаю ее — это незначительное действие, но это момент подлинного мира. Я просто отпускаю.
Тогда я решаю сделать нечто, что совсем на меня не похоже. Я рассказываю о себе. На самом деле рассказываю. Не знаю почему. Может быть, кротость этого человека, или тот факт, что его зовут Карма, или дезориентирующая природа Бутана, или какая другая причина заставляют меня рассказать Карме историю, которая случилась в Майами за несколько недель до того, как я начал свои поиски счастливых мест.
— Проснись, — услышал я нетерпеливые слова врача, распахнувшего двери в смотровую.
— Я проснулся, — отвечаю я.
— Нет, — отзывается врач. — Я говорю с компьютером.
Конечно. Теперь я вижу небольшой микрофон и планшет у него в руках.
Это странное зрелище отвлекает меня на короткое время, прежде чем я вспоминаю, почему я здесь. Онемение в руках и ногах. Одышка. Эти симптомы стали хуже за последние несколько недель, особенно в ночное время.
И так случилось, что в самом расцвете сил — только что переступив сорокалетний порог — я лежу в холодной смотровой с врачом, который разговаривает со своим компьютером, в ожидании результатов МРТ, которые, я знаю, просто знаю, обеспечат мрачное подтверждение моей неоперабельной опухоли мозга. Или, может быть, если мне повезет, болезнь Лу Герига. Две недели назад, лежа в саркофаге, окруженный трубками, я буквально слышал техников за стеклянной перегородкой, бормочущих друг другу: «Бедный ублюдок, ему так мало осталось».
Так как я жду официальных результатов, моя жизнь щелкает перед моими глазами, как плохая презентация PowerPoint. Заключительный слайд. Смерть. Спасибо за посещение нашего семинара. Кофе и пирожки доступны в фойе.
— Ну, я получил результаты МРТ, — говорит доктор.
Да, я знаю, что они у вас. Я вижу их в ваших холодных, беспощадных руках. Дайте мне их, доктор. Я могу принять это. На самом деле не могу. Но дайте мне их все равно.
— И у нас есть ваш анализ крови.
Да, мой анализ крови, я знаю. Сколько мне осталось?
— А также… мы нашли…
— Ничего. Они не нашли ничего, — перебивает Карма категорично, без намека на сомнения.
Я ошарашен. Он прав. Нечувствительность в моих руках и ногах была вызвана беспорядочным дыханием и непоследовательными потоками кислорода — другими словами, паническими атаками. Просто еще одна стадия ипохондрии.
— Как вы узнали, Карма?
Карма делает одну из его пауз, а затем отвечает так, будто выписывает рецепт:
— Вы должны думать о смерти в течение пяти минут каждый день. Это будет лечить и очищать вас.
— Как?
— Именно эта вещь, страх смерти, толкает нас к достижению того, чего мы хотим, заставляет растить наших детей. Это то, что вас беспокоит.
— Но это звучит так угнетающе, думать о смерти каждый день. Зачем мне делать это?
— Богатые люди на Западе не видят трупов, свежих ран, гнилых вещей. Это проблема. Это человеческое. Мы должны быть готовы в любой момент перестать существовать.
Тогда он говорит мне о своей болезни. Диагнозе. Химиотерапии. Хирургии в больницах вдали от дома. И, наконец, ремиссии.
