Затем программа показала интервью с физиком, который объяснил, что «чудо» было на самом деле результатом капиллярного воздействия, которое выглядело так, как будто статуи пьют молоко. Это было не чудо вовсе, а простая физика из курса средней школы. Позже я взял интервью у Хушвантоса Сингха, одного из основателей Индийской ассоциации рационалистов.
— В очередной раз, — сказал мне Сингх, — мы, индийцы, выставили себя ослами.
Индийские чиновники, конечно, умнее крестьян, но я подозреваю, что они тоже были обеспокоены тем, что «молочное чудо» сказало о стране, которая была на грани превращения в крупную экономическую державу, не говоря уже о ядерном потенциале. Что я думаю? Я, честно говоря, не знаю, но сейчас, годы спустя, я знаю, что Ларус бы сказал: «Я не верю в такие чудеса, но другие верят, и это делает мою жизнь богаче». Это сумеречное место половинной веры, я думаю, не так уж плохо.
Ларус должен собираться посмотреть на новую группу с отличным звуком. Он записывает номер телефона и дает мне.
— Это мой друг Хилмар. Вы должны, обязаны встретиться с ним. Он язычник.
— Он что?
— Язычник.
Дурак я. Я думал, язычники прошли путем динозавров и горячих блюд в самолетах.
Как только Ларус встает, чтобы уйти, я задаю только один вопрос, свой стандартный:
— Он счастлив, этот язычник?
— О, да, очень.
И так случилось, что через несколько дней я сидел за послеобеденным кофе с Хилмаром, Счастливым Язычником.
Чем больше я узнаю о Хилмаре, тем больше я заинтригован. Хилмар — чью фамилию я не буду даже пытаться писать, не говоря уже о произношении — это глава языческой конфессии в Исландии. Главный Друид. Он ведет языческие свадьбы и похороны.
Хилмар — необычный язычник, впрочем. Он музыкально талантлив. Он записал десятки пленок и был ранним наставником поп-звезды Бьорк.
Мой первый контакт с Хилмаром, Счастливым Язычником, состоялся по электронной почте, что заставляет меня улыбнуться. Он говорит, что он занят — может, воскрешает кого-то, я подозреваю — и не может освободиться в течение нескольких дней. И, наконец, спустя несколько дней он приезжает, и мы встречаемся в вестибюле моей гостиницы. Хилмар встречает меня крепким языческим рукопожатием. У него непослушная борода и добрые глаза. Вокруг его шеи маленький серебряный кулон: молот Тора, скандинавского бога. Мы садимся в близлежащем кафе и заказываем себе выпить. Мне — зеленый чай. Ему — капучино. Забавно, я думаю. Я не знал, что язычники пьют кофе со взбитыми сливками.
Хилмар застенчив, почти до боли. Он смотрит вниз, говоря, что делает его речь еле слышным журчанием. Я постоянно наклоняюсь ближе, чтобы разобрать слова. Он одет в тяжелое зеленое пальто, которое он не снимает на протяжении всей нашей беседы.
Хилмар представляется мне человеком из другого времени. Я встречал таких людей раньше. Люди, которых я могу легко вообразить на улицах елизаветинского Лондона или Нью-Йорка рубежа веков. Это не только их внешний вид, но их язык тела и манера говорить, которые делают их хронологически неуместными. Я думаю, место Хилмара где-то в начале 1800 годов. Я могу представить его, сочиняющего свою музыку в свете ламп, питаемых китовьим жиром.
Как я уже говорил, жизнь Хилмара вращается вокруг двух страстей: язычества и музыки. Я не уверен, что готов к разговору о язычестве, так что я начинаю с вопроса о музыке.
Когда Хилмару было восемь лет, он слушал родственника, профессионального музыканта, который играл на скрипке. Он практиковался по десять часов в день. Это упорство поразило молодого Хилмара. «Как можно стать музыкантом, но не работать так много?» — спросил он однажды своего родственника. Стать композитором, был ответ. Так Хилмар и сделал. Он пробовал себя в других сферах на протяжении многих лет, но продолжает возвращаться к своей музыке. Неземной, красивой музыке.
Хилмар живет на уровне возвышенного. Банальные вещи — парковка, оплата счетов — не про Хилмара вообще. Так что он неизменно плохо паркуется и забывает оплачивать свои счета. Я спрашиваю Хилмара, что он чувствует, когда сочиняет музыку.
— Я теряю счет времени. Это блаженство. Вы делаете то, что вы не можете не делать. Это больше, чем вы сами. Вы и сами становитесь больше.
Это классические признаки явления, обнаруженного Чиксентмихайей. Граница между творцом и творением размывается, а в некоторых случаях полностью исчезает. Танцоров нет. Есть только танцы. Творчество не то же самое, что счастье. На самом деле, когда мы прерываем творчество, чтобы подвести итоги нашего счастья, мы теряем и то, и другое.
Хилмар говорит, что, когда он пишет музыку, математические центры его мозга загораются. В какой-то момент творческого процесса музыка становится математической головоломкой. Лично я никогда не ассоциировал математику и счастье, но они, кажется, связаны в сознании Хилмара.
Хилмар — успешный язычник, но не амбициозный. Его цели сегодня остаются такими же, какими они всегда были: сочинять свою музыку. Для того чтобы иметь хороший диван. Для того чтобы читать хорошие книги. У Хилмара много книг, даже по исландским стандартам. Однажды, когда он пришел домой с очередным набором, его пятилетняя дочь посмотрела ему в глаза и взмолилась: «Пожалуйста, папа, пожалуйста, не надо больше книг!» У Хилмара есть ответ для тех, кто критикует его за книжный шопоголизм: «Это пустая трата времени для того, чтобы изучить, как другие люди впустую тратят время».
Хилмар имеет свое мнение об исландской любви к стихосложению («Нет ничего, что исландец не может превратить в поэзию»), и у него есть свое мнение о героизации неудач, которую обсуждали мы с Ларусом. Это правда, исландцы действительно любят хороший провал, и даже, более того, он говорит, они развлекаются с «удовольствием страдания». Я думаю, что я знаю, что он имел в виду. Несчастье походит на кусок мяса с душком: не особенно сытный, конечно, не очень-то вкусный, но все же это еда, и это лучше, чем ничего. Я жевал свое горе около сорока лет.
И, наконец, я набрался смелости спросить Хилмара о его язычестве. Родился ли он язычником или же он стал таким?
Оказывается, что не столько Хилмар принял язычество, сколько язычество приняло Хилмара. Это было в начале 1970-х, когда молодой Хилмар искал смысл. Случайно он встретил Джозефа Кэмпбелла, известного эзотерика. Кэмпбелл убедил Хилмара, что его будущее лежит в его прошлом. Исландия была богата на мифологические традиции, воплощенные в книге, известной как «Эдда». Хилмар был сражен. Ему понравилась идея обращения в прошлое, о религии без каких-либо выявленных истин, религии не обязанностей, но свобод. Он читал и перечитывал «Эдду», вступив в небольшую группу других исландцев, стремившихся возродить религию, которая была мертва в течение нескольких последних тысяч лет.
Хилмар хочет сделать несколько вещей. Древние викинги не занималась изнасилованиями и мародерством, по крайней мере, не больше, чем кто-либо другой в это время. Это были рассказы ирландских поселенцев, которые хотели дискредитировать вновь прибывших викингов. Язычество — это мирная религия, основанная на любви к земле, духе места, говорит он мне. Есть много богов, и «Эдда» содержит фантастические рассказы об одноглазых гигантах, творивших чудеса.
