Мы прибываем к моим апартаментам в квартале малоэтажных жилых зданий, построенных в типичном советском стиле. Советы сделали для архитектуры то же, что Burger King сделал для гурманов пищи. Между домами устроены небольшие скверы с обломками ветхих игровых площадок, которых, впрочем, наблюдалось меньше, чем пустых пивных бутылок. Еще больше мусора я вижу на лестничных клетках, а на стенах — самовыражения местной молодежи — граффити White Power. Наташа знакомит меня со своей бабушкой Любой и моей хозяйкой в течение следующих двух недель. Ее голова покрыта косынкой. Коренастая, с рыжеватыми волосами и ожесточенным выражением лица, которое, честно говоря, меня пугает. Это немного компенсируется ее ярким халатом в цветочек.
Русская по рождению, Люба приехала в Молдавию несколько десятилетий назад, решив распространить русскую щедрость. Она была одной из миллионов русских, которые рассыпались по всему Советскому Союзу. Жизнь была сладкой до тех пор, пока Берлинская стена не рухнула, а Советский Союз не распался, так же, как и жизнь Любы. Теперь она еле сводит концы с концами, работая на пищевом производстве и сдавая в аренду свою свободную комнату невротическому американцу в его сумасшедшем поиске счастья. Колесо истории может быть жестоким. Английский Любы состоит из слов «нет» и fifty-fifty, последнее из которых она неизменно сопровождает характерным жестом ладони. Для Любы, все fifty-fifty — и рыба на местном рынке, и президент Молдовы. За исключением Михаила Горбачева. Бывший советский лидер, человек, который ускорил распад Советского Союза, намного хуже, чем fifty-fifty в оценке Любы.
Мой русский язык богаче, чем английский Любы, но только чуть-чуть. В дополнение к «нет», я также могу сказать «да» и «я не понимаю» и «еще одну водку, пожалуйста». Таким образом, вы можете себе представить мой ужас, когда Наташа объясняет, что она уходит и я проведу следующие две недели наедине с ее бабушкой. Боже, помоги мне. Квартира Любы не сильно изменилась со времен Хрущева. Ее центром является телевизор, перед которым Люба проводит часы, просматривая российские телесериалы, а иногда делая шипящий звук, будто воздух просачивается из дырявой шины, когда что-то на экране телевизора неугодно ей, что происходит довольно часто. В квартире множество звуков. Скрипы и строительные звуки, которые вызывают тревогу, так как нет никакого строительства нигде поблизости. Должно быть, водопровод, говорю я себе.
Я спрашиваю Любу, могу ли я использовать телефон, приложив невидимый телефон к уху, и она указывает на черный предмет на столе в углу. Это дисковый телефон. Я не могу вспомнить последний раз, когда я таким пользовался. Он тяжелый и медленный. И все же есть что-то неожиданно удовлетворительное в том, как движется циферблат, в ощущении моего пальца на корпусе и жужжащем звуке от каждой набранной цифры. На другом конце провода — Виталий, один из немногих молдавских блогеров. Он, казалось, тот, кто мог бы пролить некоторый свет на молдавские страдания. Мы договорились встретиться на следующий день. Виталий спрашивает меня, знаю ли я в округе хороший ресторан. Это мне кажется странным, так как он живет здесь всю свою жизнь, а я был в Молдове в течение примерно часа. Я принимаю это как обескураживающий знак о кулинарных перспективах в этой стране. Позже кто-то объяснил, что в Молдове отношения между хозяином и гостем выстроены так, что обязательство гостя — дать хозяину возможность чувствовать себя в своей тарелке. Обратное гостеприимство. Один из многих своеобразных обычаев в этой стране.
Я показываю Любе пантомиму о том, что я иду на прогулку, и она протягивает мне ключ и показывает, как разблокировать множество замков на ее двойной двери. Улицы достаточно приятны, в сером, советском стиле. По крайней мере, есть деревья. Я сажусь на автобус и еду в центр города.
Он полон. Каждое лицо застыло в выражении, которое одновременно нейтрально и немного злобно — как я понял впоследствии, так молдаване хмурятся.
Молдаване получили короткий конец советской палки, и, по правде говоря, это была не очень длинная палка. Когда советский мир рухнул, у молдаван, в отличие от стран Балтии, не было столь пламенного объединяющего национализма. И, в отличие от мусульманских народов Средней Азии, у них не было твердой веры или культуры, на которые можно было положиться. Были только они сами, и ясно, что этого не было достаточно.
Повсюду вокруг я вижу страдания. Человек в солнцезащитных очках и с тростью, как какая-то карикатура на слепого, ковыляет по улице. Старуха, сгорбленная до такой степени, что ее туловище почти параллельно земле. Я слышу, как кто-то рыдает у меня за спиной, и, повернувшись, вижу среднего возраста женщину с темными волосами, ее глаза красные от слез. Интересно, это место действительно так несчастно или я стал жертвой того, что социологи называют склонностью подтверждения? Я ожидаю, что Молдова — несчастливое место, поэтому я вижу страдания повсюду.
Я прохожу здание с надписью «Специальный институт инфекционных заболеваний». Оно ветхое и грязное — место, где вы скорее можете заразиться инфекционным заболеванием, чем вылечиться. Может быть это то, что делает его особенным. Я решил остановиться в небольшом кафе на открытом воздухе. Группа молдаван пьет пиво. Сейчас 11:00 — немного рано для пива, я думаю, но они выглядят счастливее, чем кто-либо, кого я видел здесь до сих пор, за исключением улыбающихся лиц на рекламных щитах, продающих мобильные телефоны. Воздух наполнен дымом. Молдаване курят так, будто завтра не существует, что в их случае может быть правдой.
Молдова является страной, в которой все пошло ужасно криво, и, как в пластической хирургии, когда все пошло ужасно криво, результаты не очень. Вы норовите отвести взгляд. Русские пытались создать из Молдовы нацию, которой исторически никогда не существовало, по крайней мере, не такой нации, какую Советы имели в виду. Молдаване в основном румыны. У них одни и те же исторические корни; молдавский язык не является отдельным языком больше, чем американский английский отличается от британского английского. Кто-то однажды опубликовал румыно-молдавский словарь — он был не больше брошюры.
Есть старая поговорка о наполовину пустом или наполовину полном стакане. Что действительно важно, так это то, находится ли вода в стакане или вне его. В Молдове вся вода разлита. Во времена Советского Союза Молдова была богаче, чем соседняя Румыния.
Теперь румыны издеваются над своими обедневшими соседями на востоке. В советские времена молдаване могли свободно передвигаться по любой из четырнадцати других республик. Теперь им нужна виза, чтобы проехать везде, кроме Украины, а сколько удовольствия это может доставить? Самой популярной песней в Молдове является «Yesterday» Битлз, что не удивительно.
Все должно было быть не так. В начале 1990-х годов в страну сыпались сотни миллионов долларов в виде иностранной помощи. Был разговор о том, чтобы сделать Молдову следующим Люксембургом. Сегодня единственное, что Молдова имеет общего с Люксембургом, — это то, что никто не может найти их на карте.
Я прохожу пару молдавских полицейских. Полицейские, как и все молдавские мужчины, имеют разбойный вид и осматривают тебя с точки зрения того, что они могли бы с тебя взять. В отличие от большинства молдавских мужчин, они заметно пухлые. Плохой знак, когда в стране худых людей полицейские — толстяки.
