Эбби, чирлидер, блондинка, начинает. Она пошла в банк, чтобы снять деньги со своего счета. Но кассир не позволил ей. «Он все время говорил: „Зачем вам нужно снять деньги? Вы уже снимали вчера“. — „Я не могла поверить своим ушам. Это мои деньги“».
«Они не знают, как относиться к клиентам», — говорит другой доброволец. Каждый здесь имеет различные страхи, большие или маленькие. Плохая рыба, например, как я сказал, поймана в загрязненных реках и может быть смертельной. Самая большая жалоба, однако, является про очереди и тех, кто лезет без нее. «Этот не первый пришел, но первый обслужен, это самое противное», — говорит Эбби. Отсутствие доверия является еще одним популярным страхом.
«Друзья не доверяют друзьям. Если плохие вещи случаются с друзьями, люди думают: хорошо, может быть, это не случится со мной», — говорит один из добровольцев.
Коррупция является еще одной темой. Широко распространена покупка дипломов, так что молдаване не спешат идти к врачам. Они подозревают, и не без причины, что врачи купили свои докторские степени. Таким образом, радиус недоверия расширяется.
Марк — тридцатидвухлетний выходец из Денвера. Мне он нравится. Он говорит на испанском и мечтал поехать в Южную Америку, но Корпус Мира послал его в Молдавию. Он жалуется на то, что все, что в его квартире, работает неправильно: гремящие трубы, скрипучие двери. Он работает в центре для жертв домашнего насилия.
Он видит только одну женщину в неделю, что, как убежден Марк, больше говорит о том, как мало женщины обращаются за помощью, чем о масштабах бытового насилия в Молдове.
Марк обеспокоен тем, что Молдова начинает воздействовать на него. Однажды женщина подошла к нему на улице. Она сказала: «Марк, что случилось с тобой? Раньше ты улыбался. Я больше не вижу тебя улыбающимся», — и я подумал, что она права. Я больше не улыбаюсь. Что со мной случилось?
— Это не то, как Корпус Мира должен работать. Молодые, веселые и вообще фанатичные американцы должны привить чувство надежды в безнадежности. В этом случае, кажется, молдаване посмеются последними. То есть если бы они смеялись.
Эти некогда радостные американцы не могут дождаться, чтобы уехать из Молдовы. До этого момента они справляются с помощью пива. Эбби любит делать вид, что она находится в Греции. Тепло, много деревень, и у них есть сыр фета, хотя здесь он на самом деле не очень хорош.
Я в основном слушаю, поглощая их обиды, как губка. Я не могу поверить, что все здесь так мрачно. «Ну, конечно же, должно быть что-то хорошее в жизни в этой стране. Это место должно иметь какие-то спасительные черты».
Словоохотливая группа внезапно замолкает. Каждый человек смотрит вниз, на свои салаты. И наконец кто-то, Марк, я думаю, говорит: «Фрукты и овощи. Они очень свежие».
«Да, — подхватывают другие с энтузиазмом, — очень свежие фрукты и овощи».
Я возвращаюсь в отель. В моем полулюксе жарко, очень жарко. Я спускаюсь вниз к стойке регистрации.
— Где находится кондиционер?
— О нет, сэр, в номере полулюкс нет кондиционера. Только в комнате люкс.
— Могу я в таком случае перейти в люкс?
— Нет, сэр, это невозможно.
— Могу ли я получить вентилятор?
— Нет, сэр. Это невозможно. Но вы можете принести свой.
Я включаю телевизор. Национальные каналы пытаются продвигать молдавскую культуру. Из того, что я вижу, она состоит из женщин в этнических нарядах, танцующих по кругу, руки на бедрах, в то время как человек, одетый в павлинью шляпу, поет. Я засыпаю, сплю плохо. На следующее утро я спускаюсь, чтобы встретить Джоанну для завтрака. Она — еще один доброволец Корпуса Мира. Она прожила здесь почти два года. Все говорили, что я должен встретиться с Джоанной.
Она ждет меня в кафе отеля, грязном месте с официанткой, которая широко известна как сучка, которая никогда не улыбается. Она, вполне возможно, самая мрачная официантка из всех, которых я когда-либо видел в своей жизни. В любом месте. Вчера было много споров о том, улыбалась ли когда-нибудь эта Сука. Кто-то сказал, что да, они видели ее улыбку, а остальные быстро отмахнулись, что это гримаса, а условия освещения создали иллюзию улыбки.
Джоанна и я заняли место и сделали наши заказы из маленьких картонных меню. Выражение Суки не может быть истолковано как улыбка при любых условиях освещения. Джоанна просит меня передать соль и принимается крошить ее в свой кофе. «Я — человек-соль», — заявляет она в ответ на мой недоуменный взгляд. Джоанна, оказывается, добавляет соль практически во все и делает другие «странные пищевые вещи» — привычка, доставшаяся ей от матери.
Я спрашиваю Джоанну, почему она решила присоединиться к Корпусу Мира.
— Я человек дела. Я делаю, — говорит она. — Но это не настоящая причина, — добавляет она.
Реальная причина заключается в самолетах. Она имела обыкновение бояться летать. Она плакала каждый раз, когда летела, боясь, что самолет рухнет. Потом в один прекрасный день она перестала плакать. Она не победила свой страх полетов. Она просто не волнуется больше о том, разобьется ли самолет.
— Вот когда я поняла, что нужно что-то, чтобы заставить меня снова начать заботиться о своей жизни.
Так что она оставила свою работу в «American Express» в Нью-Йорке и вступила в Корпус Мира. Джоанна попросила отправить ее в «рисовое, а не хлебное общество». Азию, возможно. Но пока улаживали его документы, все рисовые страны были разобраны, так что в конечном итоге Джоанна оказалась в Молдове.
— Это было последнее место, куда я хотела попасть, — говорит она.
Никто не хочет быть в Молдове, в том числе молдаване.
Джоанна добровольно, без подсказки рассказывает, что она выздоравливающий алкоголик. Молдова — отличное место, чтобы быть алкоголиком, или ужасное, в зависимости от того, в процессе вы восстановления или нет. Молдаване много пьют. В отличие от исландцев, впрочем, они делают это невесело. Я вижу хорошо одетых молдавских женщин в одном из крошечных баров, которые усеивают город, с рюмкой водки, а затем на пути на работу. Алкоголь в качестве анестезирующего средства.
Джоанну несет, она наливает больше соли в кофе и говорит с бешеной скоростью. (В какой-то момент она говорит мне, что медитирует каждое утро в течение сорока пяти минут. Это удивляет меня, и я с содроганием думаю, как быстро она будет вибрировать, если перестанет это делать.) Она говорит мне, как она пыталась организовать встречи анонимных алкоголиков, но это не сработало так, как планировалось. Большинство людей пришли пьяными. Они услышали слово «алкоголь» и решили, что это какой-то питьевой клуб, заключает она.
— Если бы я была молдаванкой, я бы тоже пила, — говорит она.
Джоанна живет в соседней деревне в молдавской семье, с маленькой птичкой по имени Бу-Бу. Они достаточно хорошие люди, но они не дают ей никакой личной жизни. Они запросто заходят к ней в комнату в любое время и заставляют ее поесть. И они не позволяют ей открывать окно в своей комнате, даже если внутри тридцать градусов и нет никакого кондиционирования воздуха. Это может принести несчастье. (В Молдове, кто бы мог подумать?) И они позволяют ей ходить в ванную только два раза в день. Кроме того, они думают, что она старая.
