Прошло полчаса. Отец, поглядев на остывшую в тарелке яичницу, заглянул в комнату. Мишка, высунув язык от усердия, забравшись с ногами на стул, рисовал.
– Живо на кухню! – гаркнул отец. – Остыло всё!
Мишка получил легкий подзатыльник и помчался на кухню. Отец заглянул в альбом и увидел мужчину, отдаленно похожего на него самого и в то же время на Врангеля, в черкеске и кубанке.
– Пап, я пойду погуляю? – с набитым ртом спросил Мишка.
– Куда еще? По жаре, да и к ночи дело. Сиди дома. Альбомов целый ворох накупили, есть чем заняться. – Отец уже мыл посуду. – Завтра рано поедем.
– Я пойду-у!.. – начал ныть Мишка. – Надоело рисовать.
– Ну иди. Ненадолго и недалеко.
Мишка выскочил на улицу и побрел вниз, в сторону рынка. Он глазел на дома, на горожан, выползающих на улицу в поисках прохлады и развлечений. Брусчатка, по которой он шел, была отполирована немыслимым количеством ног и стала почти зеркальной.
Мишка решил, что это старинные камни. По ним, наверно, ездили на лошадях. Звонко цокали копыта. Может, проезжал целый отряд казаков с шашками, в форме. Позвякивали сбруи, всадники переговаривались, раздавался смех, сотник окриком призывал к порядку, и разговор и смех на время стихали. Пахло лошадьми и сыромятными ремнями сбруи. Мишка вообразил, что кто-то из его родни мог вот так верхами ехать по Ростову, например прапрадед Петр Михайлович.
Мишка увидел круглую рекламную тумбу, яркую, толстую от многочисленных наслоений плакатов и объявлений. На одном из плакатов иностранную певицу несли, как восточную принцессу, два здоровенных, обнаженных по пояс чернокожих дядьки. А она восседала на чем-то вроде носилок, под балдахином, и жеманно выглядывала из-за полупрозрачных занавесок. Правда, девице умельцы уже пририсовали черные кавалерийские усы. Потапыч захохотал от ее комического вида. Но вид носилок навел его на определенные мысли, связанные со все еще терзавшей его жаждой славы. Мишка, простояв около тумбы несколько минут, вспомнил, что такие носилки называются паланкин.
Задумчивый Потапыч свернул в переулок, рассчитывая выйти к рынку. Потом свернул еще раз и еще, но рынок не появлялся. Он оглянулся и понял, что не узнаёт эти места, дома с лепниной и дворы. На него выскочила маленькая рыжая собака и облаяла визгливо. То, что он заблудился, дошло до него не сразу – Мишка успел пройти еще квартал в поисках людей или рынка. Дело в том, что Потапыч, как сельский житель, плохо ориентировался в городе, а самое главное – он не помнил адреса квартиры.
Оставалось зареветь погромче, но он понимал, что отец вряд ли услышит его слезный призыв. Решил идти вперед, тем более что быстро темнело, а переулок попался совсем уж безлюдный.
Мишка бродил полтора часа и наконец вышел на бульвар. Слёзы уже подло текли по щекам, но он все же углядел сквозь слёзную пелену полицейского и ринулся к нему:
– Дяденька! Я заблудился…
Прошел еще час, прежде чем Мишка увидел дом.
Отец стоял на дороге, высматривая сына. Петра Михайловича обуревали то гнев, то страх. Из темноты на него с ревом кинулся Потапыч и затаился, уткнувшись лицом в грудь. Следом в круг света от фонаря выступил полицейский.
– Нашли, – улыбнулся он.
Румяный, круглолицый полицейский оказался курсантом школы полиции, проходившим практику на улицах города.
– Хорошо, что я местный. Знаю здешние улочки, – пояснил он. – Ваш сын сквозь рев твердил только про брусчатку, по которой еще казаки на лошадях ездить могли. Ну я и смекнул про эту улицу. А дом он описал неплохо. Вы уж заставьте его адрес выучить. Взрослый ведь парень.
– Спасибо вам. – Отец протянул курсанту руку через Мишкину голову, потому что Потапыча сейчас невозможно было от него и клещами отодрать.
Пришлось Петру Михайловичу взять сына на руки и внести в дом. Он посадил его на диванчик на кухне и подал стакан с водой.
Мишка, стуча зубами по стеклу, выпил немного.
– Ну ты начудил! – сказал отец, допив за ним оставшуюся воду. – Я думал, с ума сойду. Как тебе удается попадать в такие нелепые ситуации? Заблудиться в городе… Потапыч, ты меня в могилу сведешь.
– Не надо в могилу, – попросил Мишка, – и тетке не рассказывай, и Ленке: она смеяться будет.
– А Юрке можно? – Напряжение отпускало, и отец уже мог подшучивать.
Мишка дернул плечом и заёрзал на старом диванчике.
– Я шел и думал, как тут в городе было раньше. Казаки, кони по брусчатке копытами… Он всхлипнул. – Оглянулся, а места незнакомые.
– Ну-ну, не реви! Слава богу, ты дома. Хотя взгреть бы тебя не мешало за глупость…
– Папочка, не надо!
– Иди спать. Я там постелил. Вместе ляжем. В прошлый раз я на полу поспал: меня радикулит прихватил.
* * *
С улицы доносился шум города: то включалась на машинах сигнализация и завывала истошно, то проезжала с сиреной «скорая помощь» или машина полиции. Тут, в старой части города, шум был не настолько сильным, как в спальных районах. Там уснуть у Мишки вообще не получилось бы, да и здесь он ворочался, мучаясь от жары, непривычной жесткой кровати и машинного гула за окном.
– Па-ап… – шепотом позвал он.
Отец лежал к нему спиной и дышал сонно, но еще не всхрапывал, как обычно.
– Что тебе? – Спина зашевелилась.
Свет из окна от уличного фонаря проникал в комнату, и Мишка видел, как отец сдвинул лопатки.
– А если я стану художником?
С хрустом в костях отец повернулся, и его глаза блеснули в слабом фонарном свете.
– Ты этого хочешь или спрашиваешь просто так, из праздного любопытства? Или ты решил, что если соберешься в художники, то не надо учить английский? Спешу тебя разочаровать: английский понадобится везде.
– Я не из-за английского, – пробурчал Потапыч в подушку.
– Мне по большому счету все равно, кем ты станешь, главное, чтобы ты был человеком хорошим. Родных не забывал, зарабатывал так, чтобы хватало на жизнь. Хотя художники, кажется, приличными заработками похвастаться не могут. Удастся картину продать – отлично, а нет – зубы на полку.
Мишка фыркнул.
– Зря смеешься. И детям твоим будет не до смеха. Придет к тебе сын или дочка, попросят денежку на мороженое или вон точилку в виде вертолета, а ты им фигу с маслом, вернее, фигу, нарисованную маслом, – дескать, полюбуйтесь, детки, что я намалевал, этим и сыты будете… Так сказать, духовной пищей.
– У меня… дети? – Мишка мечтательно завозился под простыней, представляя своих детей. – Сначала жену надо найти.
– Все-то ты знаешь!
– А я не женюсь! Не хочу. Вон как у тебя вышло. Детей не будет, никто деньги требовать не станет. Экономия.
