Оказалось, что дядя кричит на Юрку:
– Оторвись ты от книги, в конце концов! Тебе сто раз говорили: сначала уберись в комнате! Дай сюда книгу. Ну! Марш убираться! Потом дочитаешь.
Юрка выбежал как ошпаренный с веранды. Удовлетворенный увиденным, Мишка вернулся на кухню, помыл руки и подал тетке тарелку. Дядя Гриша ему кивнул из-за газеты.
– Изголодался в городе! – Тетка с жалостью заметила, как Потапыч жадно поглощает котлеты с жареной картошкой.
Про то, как прошла встреча с матерью, никто не расспрашивал. Мишка почувствовал, что напряжение, скопившееся за эти дни, стало потихоньку отпускать.
Кухня поплыла в сонной дымке, в таком же тумане появились образы города, которые еще преследовали его… Мишкина рука с вилкой и наколотой на нее котлетой дрогнула и опустилась на стол. Следом склонилась потяжелевшая голова. Он вздрагивал, блуждая во сне по враждебному лабиринту города, пока не почувствовал сквозь сон знакомый запах лошадей, реки и отцовского одеколона. Петр Михайлович, вернувшись с Дона, отнес Потапыча в кровать.
Белорождённый
– Это такая редкость! Понимаешь? Красавец! Белорождённый.
Мишка открыл сонные глаза. Отец громко с кем-то разговаривал по телефону. Солнце било в открытые окна.
Потягиваясь, Потапыч краем уха слышал, как отец убеждал:
– Да, говорю тебе. Не альбинос. У него не красные глаза. Он чрезвычайно редкий… Как? Вороная в загаре? Нет, это не шутка, тебя не обманули… Ну как тебе объяснить? У таких лошадей выгоревшие порыжелые концы волос. При особой нестойкости черного пигмента и длительном пребывании на ярком солнце такая лошадь может стать грязно-бурого цвета… Ну почему плохо? Просто такая особенность. Зато зимой волосы снова приобретают черную окраску… Нет. Белорождённого не продам. Пока. Гришка, наверное, его объездит или я сам. Это лошадь для шейха – за нее можно целое состояние получить. Табун лошадей купить или еще один коне завод… Ну конечно, из-за редкого окраса.
Мишка с наслаждением поглядел на пакеты из книжного, которые ему вчера принесли в комнату из машины. Он хотел провести ревизию, не умыкнула ли что-нибудь Ленка, а кроме того, предвкушал, как будет распаковывать, шуршать, даже обнюхивать купленное. Ему нравился запах новых карандашей и красок.
Отец вышел из своей комнаты, когда Мишка как раз втягивал носом воздух из синей с белым металлической коробки, где ровным рядком лежали простые карандаши, мягкие и твердые. Мишка еще не оделся, стоял около письменного стола в одних трусах, вытягивал длинную шею и заглядывал в пакеты.
– Ну и куркуль ты, Потапыч! – весело заметил отец.
– Интересно, когда ты собираешь всё о лошадях – книги, статьи – это нормально. У тебя сёдел штук тридцать или больше… А я – куркуль!
– Критикуй отца, критикуй! – засмеялся Петр Михайлович. – Я же любя. Ты и в самом деле все норовишь в свою норку затащить. Будь твоя воля, ты бы дом деда Мирона и самого деда уменьшил бы в размерах и под свою кровать засунул в картонную коробку. Я уже боюсь туда заглядывать. Вдруг на меня вывалится какая-нибудь шкатулка моей бабушки или вставная челюсть прадедушки.
– Тогда вставные челюсти не носили, – урезонил его задетый за живое Мишка. – Что это ты веселый такой?
– Вот, повезло! Три года назад купил жерёбую кобылу. Я и за жеребенка заплатил. Договорились с тем хозяином, что заберу кобылу, когда она ожеребится. Не поленился, поехал, когда жеребенок должен был родиться. – Отец рассказывал с явным удовольствием. – На моих глазах появился белорождённый. А не приехал бы я тогда, хозяин мог жеребенка подменить. Кто же отдаст такое чудо?..
Мишка пожал плечами, подумав, что лошадей этих полный конезавод, скоро они вместе с людьми в домах поселятся. Заходишь в дом к тетке Марьяне, а она вместе с Маргошей чай пьет за столом, и жалуются они друг дружке на хворобы старушечьи. Тетка Марьяна в очках, а Маргоша просит их примерить, какое, мол, у нее зрение, а потом чай из блюдечка отпивает с сахаром вприкуску.
– Что ты смеешься? – улыбнулся отец.
– Я про другое, – отмахнулся Мишка. – Ну и где твой жеребенок?
– Январь был, холодно. Я решил не рисковать, не перевозить зимой. А потом хозяин заартачился. Он считал, что несправедливо это. Белорождённый целое состояние стоит. Договорились, что кобыла останется у него года на три, еще раз ожеребится, и он себе оставит того, другого жеребенка. Он-то надеялся, что она снова белорождённым ожеребится. Как же! – Отец рассмеялся ехидно. – Держи карман шире! Такое счастье не всем выпадает. А теперь ему пришло время отдавать мое приобретение. Вчера он, скрепя сердце, их привез. Дядя Гриша поздно вечером ходил на конезавод, принимал. Переезд – штука серьезная, нервозная для лошадей. Но вроде все хорошо прошло – вот я и радуюсь. Пойду полюбуюсь на это чудо.
– Как же ты согласился его там оставить на несколько лет? А если бы он его нарочно из зависти уморил? – удивился Потапыч. – Раз заплатил – пусть бы отдавал!
– Серьезный ты человек! – снова рассмеялся отец. – Раньше трех – трех с половиной лет жеребят не учат, не заезживают. Куда торопиться? Он с матерью рос. У того хозяина хорошие пастбища. У нас с этим похуже. А пастбища – это здоровье лошади. Жеребенок там вырос и окреп. Дядя Гриша навещал его часто. Приучал к себе, чтобы потом тренировать. Обучим, и можно будет его выгодно продать.
– Почему ты не оставишь его для своих соревнований?
– Мне хватает лошадей. А белорождённый – это для меня слишком дорого.
– Но ты же купил его как обычного жеребенка! – удивился Мишка.
– Так-то оно так. Но слишком расточительно держать его у себя… – Отец помрачнел и некстати для сына вспомнил: – Ты английским думаешь заниматься, в конце-то концов?
– Конечно, – рассудительно кивнул Мишка. – А на твою белорожую можно посмотреть? Чем она так необычна?
– Потапыч, – сквозь смех выдавил отец, – не белорожую, а белорождённую. Вообще-то это жеребец… Чем необычен? Сам увидишь. Приходи на конезавод. Только про английский не забудь.
* * *
Не утруждая себя одеванием и уборкой постели, Мишка сбегал в летнюю кухню поесть. Вернулся и, усевшись на кровати, продолжал разбирать покупки, тут же рисовал, бросал, не закончив, начинал другое. Он любил в день рождения или на Новый год вот так, не вылезая из постели, разворачивать и рассматривать подарки.
На обложке одного из альбомов он увидел скачущую лошадь и вспомнил о «белорожей». Рассмеялся своей оговорке и подумал: «Надо же, едва родился, а уже все вокруг него носятся, считают диковинкой, как будто его заслуга, что он необычный. Что в нем диковинного? Очередной конь – больше ничего. А шуму-то, шуму… Это как принц в Англии родился. Он лежит, слюни пускает, а его фотографы со всего мира приезжают снимать, разве что только интервью у него не берут».
