Именно «чужим и равнодушным», для которых важно показать другим, что они не как все, потому как покупают крутых лошадей, машины, дома, яхты. Они им, как правило, только и нужны, чтобы продемонстрировать свое отличие от других. А разве оно так важно, это отличие? Ведь дело вовсе не в вещах, которыми человек владеет.
«Отец отличается от других, – думал Потапыч. – Но чем? А тем, что делает дело, которое любит, никому ничего не навязывает, живет скромно. Он не остался в цирке, хотя, как рассказывал дядя Гриша, именно на их аттракцион с лошадьми народу набивалось полные трибуны, что в России, что за границей. Но он не искал славы. Сидит на хуторе, молится в церкви, постится и выращивает лошадей. Уезжает, правда, иногда на соревнования, но просто так его никаким калачом не выманишь из дома. И несмотря на это, его знают все, к нему, на хутор Ловчий, едут по тряской степной дороге корреспонденты, такие же конезаводчики, делиться опытом, из администрации области, из Москвы. Даже из Франции и Италии приезжали. И дядя Гриша – тихий, незаметный… А отец говорит, что он выдающийся берейтор. Подготовленные им лошади получают первые призы на международных соревнованиях. Тетя Вера тоже в своем роде известный человек. Все соседки то и дело заходят к ней за рецептами солений, теста, супов, и все равно ни у кого так вкусно не выходит. Она то и дело собирает Юркины и мои вещи, из которых мы выросли, перестирывает, отглаживает и отдает другим детям, в том числе и Димке с Егором».
Изо всех своих размышлений Мишка сделал неожиданный вывод и стал ждать с нетерпением прихода отца, чтобы поделиться с ним. Долго оглядывался и топтался в углу. Наконец он услышал знакомые шаги и удивленный голос:
– Что это за атланты у нас по углам стоят? Что произошло?
– Я же сказал, как скульптуры, – согласился Юрка, все еще размазывающий ужин по тарелке.
– Мам, извини меня, я больше так не буду, – скороговоркой выдала Ленка.
– Хорошо, – согласилась тетка.
– А я? – Мишка повернулся.
– Что – ты? – не понял отец.
– Я тоже хочу выйти.
– Лена извинилась, – напомнила тетка.
– Я тоже.
– Еще постой, – решил отец. – Не дозрел до внятных слов… Кстати, что он содеял?
– Потерял сандалию и подрался с Леной.
– Пап, – не выдержал Мишка, – давай оставим его себе. Слышишь?
– Ты о ком? – Отец схватил со стола горбушку хлеба и тут же получил от тетки шлепок по руке.
– Сначала руки мыть! – прикрикнула она.
– Так о ком ты? – от умывальника переспросил отец.
– О белорождённом, – негромко ответил Мишка.
– Шутишь? – Петр Михайлович еще улыбался, но, взглянув на серьезное лицо Потапыча, помрачнел. – Ты с ума сошел? И думать забудь! Я тебе сколько раз предлагал жеребят – ты отказывался. А эта лошадь для серьезных соревнований – не для баловства, не для домашних нужд.
Он оглядел членов семьи, ища поддержки, но все молчали. Сегодня в разное время они сходили на конезавод, видели коня. Даже Юрка отлип ненадолго от книг.
Отца не смутило молчание. Он сел к столу, привычно положив полотенце на колени, и принялся с аппетитом за борщ.
– Пап, я не шучу, – сдавленно из угла сказал Мишка. – Он мне понравился.
– Мне он тоже нравится, – примирительно согласился отец. – Но, понимаешь, в жизни так бывает, когда не все получаешь, что хочется.
– Он плохим людям достанется, – убежденно, со слезами в голосе заявил Потапыч.
– Вот это вряд ли. Лошадей покупают люди состоятельные. Поверь, у этого коня будет личный штат прислуги. И даже, скорее всего, на нем не будут ездить. Случается, что таких лошадей держат для престижа. А жаль. Судя по всему, он может стать чемпионом и в выездке, и в конкуре, и на скачках. Смотря в какой из дисциплин с ним заниматься. Умный, талантливый. Был бы не белорождённым, я бы его, конечно, оставил.
– Вот видишь! Он должен страдать из-за того, что таким родился! Ведь он тебе бесплатно достался, зачем на нем зарабатывать? – У Мишки по щекам текли слезы.
– Ты меня еще поучи! – вспыхнул отец. – Я только и делаю, что продаю лошадей. Если мне всех оставлять, степи не хватит их разместить. И это абсурд! Ты есть каждый день хочешь? На что мне тебя кормить, скажи, пожалуйста?
– Я тогда вообще есть не буду! – крикнул Мишка отчаянно.
– Поговори мне! – вконец рассердился отец. – Марш к себе! Английский бы учил с таким рвением.
Потапыч убежал. Отец оглядел оставшихся. Дядя Гриша прятался за газетой, тетка в третий раз вытирала одну и ту же тарелку – ставила ее на стол, снова брала и принималась тереть. Только Ленка испуганно таращилась на дядю.
– Он хоть ужинал? – нарушил молчание отец.
– Не успел. Я его в угол поставила. Думала, все вместе поужинаем. Тихо-мирно.
– Вера, ну что, я разве не прав?
– Прав, прав, – подал голос из-за газеты дядя Гриша. – Мальчишка избаловался. Последнее время сам не свой ходит. Был бы мой сын, давно бы его взгрел. А ты все с ним миндальничаешь. Ленке платье изодрал. Она, конечно, тоже не ангел, но все же девчонка.
– Ма, мы пойдем спать.
Ленка с Юркой благоразумно удалились, пока взрослые не начали их воспитывать.
Когда они вышли, дядя Гриша добавил:
– А коня в самом деле жалко. Тут Потапыч в точку попал. Задарма ведь нам достался. Может, это знак? Я бы заездил его под тебя. Горец уже староват…
– Не думаю. У нас хватает финансовых проблем. Надо и хозяйство расширять, и корма опять же…
Когда отец пришел в дом, Мишка делал вид, что спит. Натянул простыню до бровей и дышал очень ровно.
– Ты бы сходил поел. – Отец открыл ставни в его комнате.
Потапыч сопел и не двигался.
– Ну, молчи, молчи…
Петр Михайлович ушел к себе и прикрыл дверь поплотнее. Из-под нее пробивался свет. Он порой вовсе его не выключал, когда засыпал с книжкой.
Мишка не мог уснуть: все внутри у него дрожало от негодования. Он впервые по-настоящему обиделся на отца и даже разочаровался в нем. Потапыч нестерпимо захотел увидеть снова белорождённого, погладить его по шелковистой морде с теплой кожей, заглянуть в озорные голубые глаза.
Пружины скрипнули пронзительно, как показалось Мишке, когда он слез с кровати. Но в отцовской комнате царила тишина, не слышался и шорох листаемых страниц.
Мальчик стал искать сандалии на террасе и вспомнил, что тетка новые еще не дала. Тогда он пошел в шлепанцах, в которых ходил дома.
Ночь была темная и душная. Но Мишку пробрал холод. Он решил взять с собой Рыка, большую овчарку, сидевшую во дворе на цепи. Около будки лежал короткий кожаный поводок – на нем Рыка и выгуливали. Пес вылез из будки, встряхнулся и лизнул Мишку в колено, довольный, что хоть и ночью, но разомнет лапы.
