– Ну зачем нам его тогда кормить? За его красивые глазки? Ведь на нем и ездить-то нельзя. Попробуй заездить его, когда он такой норовистый. А бить… Тут ты прав: обозлится – еще хуже будет.
– Почему? С Мишкиной помощью заездить, думаю, удастся. У них, видишь, взаимопонимание возникло.
– Плакали мои денежки, – кивнул отец удрученно. – Но имейте в виду, заговорщики, если не научите этого наглого голубоглазого типа ходить под седлом, я кормить дармоеда не буду…
Уже к вечеру во дворе Мишка лег поперек седла, чтобы Январь привык к его весу, но не испугался человеческой тени, а затем сел и в седло. Однако тут же пришлось нагнуться к холке, а потом быстро слезть с помощью дяди.
– Не надо, чтобы он видел тебя сзади. Рановато пока, – негромко пояснил дядя Гриша. – Потихоньку приучим, раз на тебя он спокойно реагирует.
– Дядя Гриша, а не получится так, что я его приучу, а папа тогда продаст?
Потапыч дал Январю сухарик в качестве поощрения за первые успехи.
– Да он и сам хотел его оставить. А тут и повод подвернулся – дурной характер у коня.
Январь весело и громко заржал, словно в подтверждение этих слов.
– Теперь тебе работы будет! – с усмешкой сказал дядя, помогая снять седло с коня. – Чистить стойло, мыть и чесать коня. – Он протянул Мишке скребницу. – А ты думал только обниматься с ним? Нет, брат, и навоз выносить придется. Вон тачка, вон лопата – и за забор, в степь. Потом на удобрение пойдет, на пашню под зиму.
– А я что, против? – неуверенно спросил Мишка, держа в одной руке скребницу, а в другой лопату.
– Есть такая поговорка: «Не было у бабы забот, купила баба порося». Так это про тебя. Порхал наш Потапыч беззаботно, да на свою голову приручил коня. Может, ты волшебное слово знаешь? Поделись опытом. Не хочешь берейтором стать? Раньше я был уверен, что ты лошадей боишься. Я бы тебя поучил.
– Я подумаю, – важно согласился Мишка, почесав за ухом.
А когда дядя ушел, вздохнул и начал скрести Января по шкуре. Тот, довольный, сопел и иногда подергивал мускулами – то ли от щекотки, то ли от блаженства…
Правда, Мишкиного усердия хватило только на неделю. Когда Январь привык к дяде Грише и позволил ему наконец ездить на себе верхом, все обязанности по уходу перешли к дяде и отцу.
– Вы же все равно убираете за Маргошей и Горцем, так чего нам там втроем толкаться? – рассудил Потапыч.
Однако конь считался Мишкиным, и он торжественно ездил на нем на Дон купаться, ловя на себе завистливые взгляды хуторских ребят.
Приключенческий сквозняк
Мишка лежал, зарывшись в песок на берегу Дона, и, разомлев, думал, что купание и беготня по хутору – это скучно. Нужно приключение. В чем оно должно заключаться, он пока не знал, но чувствовал его приближение и волновался. Поднял голову и вгляделся в противоположный берег. Дон блестел, рябило в глазах от его ртутных колебаний.
На песке перед Потапычем высились два холмика, увенчанных лохматыми головами Димки и Егора.
Высвободив из песчаного плена руку, Мишка нащупал плоскую ракушку и кинул ее в Димкину голову.
– Ой! – раздался его вскрик. – Ты чего пуляешься?
Димка восстал из песка, который не сразу осы́пался с него, и теперь выглядел, словно обтянутый змеиной кожей. Он встряхнулся почти по-собачьи и с недоумением уставился на Потапыча.
– Нужна лодка. – Мишка сел и смахнул с плеч песок.
– Зачем? – Егор вылез из своей песчаной берлоги, сонный и взлохмаченный, и с надеждой глянул на тот берег.
– Затем! – отрезал Потапыч. – Сидим тут киснем, лето уходит, а приключений – ноль. Ты был там, на том берегу?.. И я нет. Что там?
– Гадюки, наверное, в камышах, – здраво предположил Димка.
– Сам ты гадюка! – обиделся Мишка. – Там поезда проезжают. Гудки доносятся…
– Ты что, под поезд бросаться будешь? – хихикнул Егор и осекся, наткнувшись на мрачный взгляд Потапыча и его крепкий кулак, возникший под носом.
– Дед Мирон рассказывал, что там бои шли во время Гражданской войны. Казаки с красными рубились. Значит, там наверняка что-нибудь найти можно. Патроны, гильзы…
– Пулемет, штык, шашку и два лошадиных копыта! – выпалил Егор издевательским тоном.
На этот раз Мишкин кулак не остановился на прежнем рубеже – около носа, а на несколько сантиметров продвинулся дальше. Егор улетел на метр, сел на пятую точку и захныкал, потирая распухавший кончик носа.
– Нам вообще-то в церковь, на службу… – заикнулся было Димка.
– Ну и вали! – гнусаво сказал Егор. – А я с Потапычем.
– Ладно… – вздохнул Димка. – Лодку у Кирьки можно одолжить. Если даст, конечно.
Кирьке, то есть Кириллу, исполнилось уже четырнадцать. Прыщавый и усатый не по возрасту, он отличался унылым выражением продолговатого лица, ходил с сигаретой за ухом, пока его мать не видела, иначе это ухо она открутила бы вместе с сигаретой. Но самое главное, он был счастливым обладателем собственной лодки, вполне целой – она только слегка подтекала. Но Кирька, несмотря на свой унылый вид, всегда оживлялся, когда дело касалось оплаты за прокат лодки.
Мальчишки нашли Кирьку около его дома, на скамейке перед забором. Он дремал, надвинув синюю кепку на глаза, шевеля во сне пыльными пальцами на ногах, выглядывающими из шлепок.
– Буди его, – шепнул Егор.
– Чего вам? – ломающимся голосом спросил Кирька из-под кепки.
– Нам бы лодку, на тот берег сплавать, – вдруг оробел Мишка.
– Дашь на своей белой коняке прокатиться – бери лодку.
Потапыч рассмеялся:
– Он тебя сбросит и копытом треснет!
– Лодку не получишь. – Кирька уселся поудобнее и собрался снова погрузиться в сон.
– Пожалуйста, катайся. Но не обижайся, если что…
* * *
Потапыч прокрался к конюшне. Он схитрил – не оседлал коня, не надел уздечку, чтобы Кирьке сложнее было сесть и управлять им. Да и возиться с упряжью не хотел, зная, что Январь чужака все равно сбросит. Надел недоуздок и вывел коня за чомбур в степь, оглядываясь на кухню.
Недоуздок – это уздечка с одним поводом, но без удил – железных стержней, которые прикрепляют к ремням узды и вкладывают лошади в рот. При управлении с их помощью надавливают на беззубую часть рта: при повороте направо – на правую сторону рта, при левом повороте – на левую, а для остановки удила надавливают на обе стороны одновременно. Чомбур – это не повод, а веревка, ее цепляют за кольцо недоуздка, и за нее лошадь привязывают к коновязи.
Январь ласково поглядывал игривым глазом на Потапыча и норовил горячими губами собрать волосы у него со лба. Потапыч отмахивался и говорил строго: «Не балуй!» Хотя ему нравилась ласка коня.
