– Вот, садись, Кирька. Заберись сперва на забор, иначе не влезешь.
– Почему без седла? – Кирька с восхищением смотрел на белорождённого, погладил его по шее и полез на забор.
– Отец не велел, – соврал Потапыч и подвел коня поближе.
Кирька сел. Январь вздрогнул, принюхался, сделал странное движение бедром – и Кирька сначала перевернулся на бок, а потом свалился на землю и ударился плечом и лбом.
Сел, ошалело покрутил головой, подобрал упавшую кепку и сказал:
– Ну и конь!
Встав на ноги, Кирька отряхнул ладони, взглянул на улыбавшихся Димку с Егором и заявил сердито и решительно:
– С вас сто рублей, тогда получите лодку.
– Здрасте! – вспыхнул Мишка. – Ты же обещал!
– Обещанного три года ждут. – Кирька засвистел и удалился, прихрамывая.
– У меня денег нет! – выпалил Егор.
– Тебя никто и не спрашивает! – Димка щелкнул брата по затылку. – Миллионэр.
Он именно так и сказал – с буквой «Э» на конце.
Мишка невесело усмехнулся. Мечта о приключении рассыпалась. Не вплавь же через Дон. Река тут широкая, течение сильное. Живо утянет вниз на километр, а то и дальше.
– Потапыч, может, лучше рыбу пойдем ловить? Ну его, тот берег! А?
– Не хотите – я один поеду. Трусишки! Забоялись – так и скажите. Бегите к папочке под рясу прятаться.
– Никто не отказывался, – покраснел Димка. – Но денег же нет!
– Найдем. – Мишка покусал губу в задумчивости. – Ждите здесь.
Он быстро отвел Января в конюшню и побежал в дом.
Потапыч еще вчера видел деньги на комоде у отца в комнате. Вообще-то отец никогда деньги не прятал. Они обычно хранились в деревянной резной шкатулке. А тут и вовсе лежали на виду, на белой кружевной салфетке, придавленные ключами от машины. В стопке Мишка увидел несколько бумажек по сто рублей и решил, что вряд ли отец точно помнит, сколько их, и не заметит пропажу. Тем более Петр Михайлович часто повторял: «Сто рублей не деньги». Это у него вроде присказки было, особенно когда предстояло платить большие суммы за корма для лошадей или еще за что-то.
Мишка утешился воспоминанием об отцовской присказке, но все равно выскочил из комнаты с красным лицом, словно его по щекам нахлестали.
– Пошли скорей! – поторопил он Димку и Егора и быстрым шагом пошел по тропинке в степь, чтобы никому из домашних не попасться на глаза.
* * *
Лодка покачивалась на волне, которую подняла промчавшаяся вниз по Дону рейсовая «ракета». Заветный берег приближался, а настроение у Мишки было гнусное, и зов приключения уже не звенел в нем хором кузнечиков и цикад. Тревожило, что будет, если отец обнаружит пропажу, но даже не это так беспокоило. Обман сам по себе выводил Мишку из равновесия. Он все время представлял себя на месте отца, и становилось противно.
– Ты чего? – вывел его из тягостных раздумий басок Егора. – Не слышишь? Бери правее, говорю.
Он сидел на носу лодки, а Мишка грёб и не видел берег, к которому скользила лодка. Потапыч изменил курс, как велел впередсмотрящий. Димка ёрзал на корме, наблюдая за выражением лица друга, читая его, как открытую книгу. Его наблюдения не предвещали ничего хорошего. Беспокойство передалось Димке, хотя он и не знал наверняка, что Мишка стащил деньги.
Лодка ткнулась в узкую песчаную кромку, отгороженную от берегового таинственного мира шуршащей стеной трехметровых камышей. От них исходил жар, запах сухой травы и гниения отмиравших стеблей и листьев, попа́давших в воду.
– А-а! – заорал Егор, едва сошедший с лодки. Он тут же с завидной скоростью залез обратно. – Змея!
Мишка свесился через борт с нарочито равнодушным видом, хотя внутри у него все дрожало.
– Да это уж! – с облегчением выдохнул он. – Трусишка зайка серенький…
– Я и в ухо дать могу, – обиженно пробубнил Егор. – Надо было сапоги резиновые взять.
– И скафандр! – с усмешкой подхватил Потапыч, смело выпрыгивая из лодки.
Новые сандалии намокли и потяжелели. Мишка пожалел, что не снял их, но не стал разуваться, чтобы не терять лихой вид перед братьями, выжидающе сидящими в лодке. Они не решались окунуться в прибрежные воды и в приключение.
– Вы идете или вас обратно отвезти?
Егор вылез и, опасливо ступая по воде, вышел на песок. Втроем затащили лодку повыше на берег, потому что привязать ее было не к чему.
Мишка занозил ладонь и мучился оттого, что под рукой нет иголки и нельзя вытащить щепку. Ему хотелось есть, но упрямство толкало его вперед.
– Ну и куда здесь идти? – Димка поднял голову и, щурясь, поглядел на верхушки колышущихся камышей.
– Прямо. – Мишка пошел, раздвигая шуршащие и колючие камыши. – Дойдем до железной дороги. Слышите поезд?
Димка с Егором слышали, но дорога оказалась достаточно далеко. Долго брели в камышах, отбиваясь от слепней и комаров, проваливаясь в грязевые болотца.
Потапыч старался не смотреть на свои новые сандалии и на искусанные насекомыми ноги и руки. Ладонь с занозой пульсировала от ноющей боли.
По дороге они нашли только ржавую консервную банку с отмокшей этикеткой, но никаких гильз, оружия, следов Гражданской войны, о которых мечтал Потапыч, не обнаружили.
– Вон твоя железная дорога, – мрачно показал на насыпь Егор. – Что дальше? Жарища! Обед пропустили. Мать разозлится, без ужина еще, чего доброго, оставит. Дак еще успеть к ужину надо. Будет нам сегодня!
Мишка влез по насыпи. Рельсы сверкали, как сварка. Если на них смотреть какое-то время, а потом закрыть глаза, яркие полосы продолжали сиять и под веками, как будто их выжгли на самих глазах.
Тишина оглушала здесь с небывалой силой, словно трое мальчишек остались одни на планете и нигде нет машин, городов, других людей, а есть только солнце, раскаленная земля, шорох ветра в камышах и звон цикад в степи по ту сторону насыпи. Звон нарастал. Рельс, нагретый солнцем, прожигал сквозь подошву сандалий. Мишка завороженно смотрел в степь, представляя, как тут скакали казаки с шашками наголо, а им навстречу неслись всадники в шинелях и будённовках. Вот они столкнулись, зазвенели клинки шашек, раздались винтовочные выстрелы. Запахло порохом и кровью. Падали на землю всадники, убитые и раненые. Ржали испуганно лошади, и звенели, звенели окровавленные клинки…
– Поезд! – крикнул Димка и толкнул Мишку.
Тот покатился по другую сторону насыпи, обдирая колени и руки о щебенку.
Поезд прогрохотал совсем рядом, тяжелый, обдающий горячей волной воздуха, который он разгонял перед собой длинным железовагонным суставчатым телом.
