– Мишка, что это? – Отец в растерянности вертел в руке пакет с голубым порошком.
Потапыч струсил, пожалев, что не выбросил улику с места преступления. Теперь отец еще, чего доброго, заподозрит, что Мишка это употребляет.
– Откуда у тебя этот пакет? – не отступался отец.
– Он не мой, – отгородился от пакетика одеялом Потапыч. – Я его нашел в комнате у Полушкина.
– Стоп! – разволновался вдруг Петр Михайлович. – Я тебя не буду ругать, ты только не обманывай. Где ты его нашел? Может, около конезавода?
– Да нет же! У Полушкина. У него там засохший цветок стоял на окне. Я его поднял случайно, а там, под землей, на дне горшка, лежал пакетик. Я не собирался его брать, но тут прибежал Сергей Иванович, и я машинально сунул порошок в карман. Честное слово, не нарочно! А потом забыл о нем.
Отец подошел к Мишке. Тот зажмурился, ожидая заслуженной трёпки, но Петр Михайлович внезапно его поцеловал в макушку.
– Именно такой голубой порошок мы нашли в кормушках у лошадей, помнишь, когда несколько лошадей погибли. – Отец задумчиво потер подбородок. – Как раз тогда на хуторе появился Полушкин и начал у меня работать.
– Зачем ему травить лошадей? – изумился Мишка, с отвращением глядя на порошок. – Он злодей?
– Его, похоже, наняли конкуренты, чтобы лишить меня заработка. Тех лошадей мы готовили на продажу, обещали их арабам. Они потом купили лошадей у другого конезавода. Только ведь ничего не докажешь. Вот если бы порошок оставался в доме Полушкина… Но ничего, мы с Григорием с ним по-свойски разберемся. К чести Гришки, он всегда относился к нему с подозрением.
– Пап, если вы его побьете, вас посадят в тюрьму, – предостерег Мишка.
– Вот уж не стану руки об него пачкать. Скажу, чтобы он убирался с конезавода и, желательно, с хутора. Уж я позабочусь, чтобы он здесь работу не смог найти. А может, и в полицию надо заявить.
Мишка слышал, как отец позвал с веранды дядю Гришу, и они вышли из дома.
Потапыч распахнул окно. Гроза стихла. Солнце светило вяло, каким-то боковым светом. Робко падали последние капли с листвы кустов и деревьев. Было очень тихо и душно. Но Мишка вдруг озяб около открытого окна.
Он внезапно подумал, что это осень подкрадывается незаметно и уже через несколько дней надо идти в школу. Сама по себе такая мысль его не напугала, но вот английский…
«Хорошо бы уснуть и, проснувшись, залопотать по-английски». Потапыч с отчаянием понял, что лето пролетело, а к переэкзаменовке он совсем не подготовился.
Услышав громкие, возбужденные голоса, Мишка высунулся в окно. Отец и дядя Гриша смеялись и шумно обсуждали посещение Полушкина.
– «Знает кошка, чье мясо съела»! – веселился дядя Гриша. – Сбежал бухгалтеришка. Вот, в следующий раз будешь слушать опытных людей.
– Это ты о себе?
– О ком же еще? Ну и о мальчишках. Разоблачили они Полушкина в мгновение ока. Он увидел, что порошок пропал, и сделал ноги. Как он про меня высказывался? «Глупый мужик, конюх». Вот и перепугался, что «глупый мужик» ему меж глаз засветит своим мужицким кулаком, и дал деру. И правильно сделал. Здоровее будет. Я ему за лошадей загубленных бы…
– Тихо! – урезонил его Петр Михайлович. – Мишка в окне торчит, подслушивает. Вот уж кто больше всех рад! От репетитора избавился… И что ты думаешь теперь делать? – обратился он к сыну. – Молчишь? Ладно. Раз уж ты преступника разоблачил, скажу… Договорился я с твоей учительницей, в следующий класс тебя переведут, досдашь, что не сдал, в процессе учебы. Не вывались из окна от радости! Имей в виду: будешь зубрить и учиться как следует, иначе пеняй на себя… Ты глянь на него, Гриш, кивает так искренне. Если бы я не знал этого паршивца, поверил бы! – рассмеялся отец.
Мишка с сияющей физиономией скрылся в комнате, с разбега прыгнул на кровать и закачался на пружинящей сетке.
Потапыч вспомнил, как скакал в степи на Январе, и улыбнулся. Он не сомневался в том, что в степи Января оседлал святой Минас, не видимый глазом, который не давал коню, испуганному грозой, ускакать и бросить мальчишку. Святой же и молнии отражал от коня и Мишки.
Потапыч вскочил с постели и побежал к отцу в комнату, где висела икона святого Минаса.
– Это ты, я знаю, – сказал он, глядя на икону, и погладил пальцем нарисованного коня, послушно застывшего под воином Минасом.
– С кем ты там разговариваешь? – заглянул в комнату отец, стягивая рубашку.
Он так спешил разоблачать Полушкина, что не переоделся, так и ходил в рубашке, промокшей во время скачек по степи. Отец чихнул.
– Давай я тебя разотру, – подхалимски предложил Мишка.
– Я лучше внутрь, – извиняющимся тоном сказал отец, выпив рюмку водки. – А то и правда заболею.
– Да я ничего не говорю. Пей, – великодушно разрешил Мишка.
– Чего это ты подлизываешься? – прищурился с подозрением отец.
– Мне седло надо для скачек. Настоящее, дорогое.
– Ишь ты! – Петр Михайлович выглянул из-под полотенца, которым вытирал голову. – А больше ничего не надо? Я тебя от экзамена освободил, хотя не стоило бы. А ты еще и подарок просишь.
– Это не подарок, – нахмурился Мишка. – Для дела.
– Неужто ты решил в скачках участвовать? – усмехнулся отец, но, глянув на решительное лицо сына, улыбаться перестал. – Ты серьезно? Но дети в скачках не участвуют.
– Почему? – скис Мишка.
– Я как-то специально не интересовался этим вопросом. По-моему, из-за слишком больших нагрузок на позвоночник, а он у детей мягкий, ведь еще рост не прекратился. Но заниматься можно… – Отец задумчиво посмотрел на Мишку. – Ты в самом деле хочешь учиться верховой езде?
– Я вообще-то и так умею ездить, – надулся Мишка.
– Ну-у! – рассмеялся отец. – Это с натяжкой можно назвать ездой. Ты еще недавно боялся лошадей. Жокей!
– Думаешь, я отступлюсь? – свирепо набычился Мишка.
– Очень надеюсь, что ты не отступишься. У меня появилась одна мысль. Надо кое-что уточнить. Я однажды судил детские соревнования…
– Ты?! – удивился Мишка.
– Вообще-то я мастер-жокей международного класса. В России профессиональных жокеев человек сто. Я в первую десятку вхожу. Лучших, – уточнил Петр Михайлович.
– Не знал, что ты умеешь хвастаться, – пробормотал Мишка, гордясь и завидуя одновременно. Он бы и сам не отказался вот так же легко сказать Димке с Егором: «А я – мастер-жокей…»
– Так вот, когда я судил соревнования, то вникал в суть вопроса. Это, конечно, не скачки, не конкур и не выездка, которые требуют долгих тренировок… Что ты на меня так удивленно смотришь? – Отец вздохнул. – И это мой сын! Да ты должен все это знать! Конкур – это соревнования по преодолению препятствий. Выездка – дрессура, высшая школа верховой езды, кстати, олимпийский вид спорта. Всадник демонстрирует способности лошади… Короче, есть юношеские соревнования по дистанционным конным пробегам. Несколько километров надо скакать по маршруту, преодолевая естественные препятствия: речки, овраги. Я мог бы тебя потренировать. По дороге к деду Мирону есть несколько оврагов и ручьев. Но самое главное – выносливость. Скакать придется километров сорок – минимальная дистанция. Это тебя не пугает?
