Он не боялся чар цветущего лори. Если он начнет привыкать к этой девушке, если она станет для него слишком важна… Что ж, увы. В конце концов, раяна обречена со дня своего рождения. По крайней мере от его рук ее смерть будет быстрой. И он знал, что однажды сделает это. Но до того момента аид был намерен сполна вкусить наслаждение, которое она может подарить.
И сейчас он просто лежал, обнимая ее, позволяя себе лишь трогать обнаженную кожу раяны и целовать лори на ее спине. Словно хотел еще сильнее ощутить вкус смертоносного и притягательного цветка, наслаждаясь этой запретной близостью.
Да, Ран Лавьер очень любил смертельные игры.
* * *
На следующий день Оникс окончательно пришла в себя. Она просто проснулась, ощущая себя здоровой и выспавшейся, открыла глаза, рассматривая спящего аида. Даже во сне его лицо не становилось мягче, все такие же жесткие губы, четкая линия скул и подбородка. Только зелень глаз потушена темными прямыми ресницами.
Оникс смотрела на него задумчиво. Раньше она не просыпалась в одной постели с мужчиной. Он обнимал ее так, что их тела соприкасались множеством точек, бесконечным количеством прикосновений. Она была прижата к его телу, он держал ее руками и даже забросил ногу ей на бедро, словно стараясь максимально к ней приблизиться. Когда-то Оникс казалось, что так спят влюбленные, и она даже мечтала, что и сама однажды проснется в таких тесных объятиях. А теперь… Теперь она смотрела на него и чувствовала желание ударить, вгрызться в горло, словно бешенная лиса, разодрать кожу до крови, сделать больно. Удивительно, как близко могут быть тела и сколь далеко души…
— Как ты себя чувствуешь?
Оникс опустила глаза. Когда он проснулся? И глаза у аида спокойные и ясные, без малейшего следа сонной дымки, словно и не спал вовсе. Только голос у него был хриплый, а еще ей в бедро отчетливо упиралось свидетельство его желания.
— Плохо. Меня… тошнит. Можно мне в уборную? — не поднимая глаз, сказала Оникс.
— Лгунья, — рассмеялся он. — Маленькая наивная лгунья. Ладно, иди.
Он разжал руки, отпуская ее, и девушка торопливо встала с кровати, ушла в маленькую комнатку, смежную со спальней. Вода в кадушке была холодной, но Оникс привыкла к таким омовениям. Она торопливо брызгала в лицо и на тело, прогоняя остатки сна.
— Подожди, я прикажу принести горячей воды, — сказал Лавьер за ее спиной. Оникс скривилась.
— Не нужно, я уже умылась, — не оборачиваясь, ответила она.
— Ну как хочешь. Тогда я прикажу принести горячей воды для себя, — насмешливо сказал он.
Через мгновение в спальне звякнул колокольчик, а потом она услышала подобострастный голос прислужника и спокойный — аида, отдающего распоряжения. Оникс торопливо закончила утреннее омовение, зябко переступая ногами на стылых досках. И вернулась в спальню, спеша одеться до того, как вернутся прислужники с горячей водой.
— Не торопись, — сказал аид, видя, как она натягивает штаны, — ты мне еще будешь нужна.
Оникс замерла спиной к нему, боясь повернуться.
— Я плохо себя чувствую.
Она снова не услышала его шагов. Миг, и он обнял ее сзади.
— Оникс, мне не нравится, что ты мне врешь. Очень не нравится. Неужели ты думаешь, что сможешь обмануть меня? — Он резко развернул ее к себе, заглядывая в глаза. — Я, конечно, не целитель, я — темный, но твою ауру увидеть способен. И сейчас она совершенно чистая. Ты чувствуешь себя прекрасно, раяна, и, похоже, полна сил. Зачем ты злишь меня?
Оникс молчала, опустив голову.
Лавьер приподнял ее лицо, заставляя смотреть себе в глаза.
— Ты боишься меня, Оникс, — задумчиво сказал он, внимательно рассматривая ее лицо. — Очень боишься. Хорошо. Страх делает людей покорными.
Он убрал ее волосы, которыми она прикрывалась, как плащом, перекинул их Оникс на спину, развернул девушку к свету. В комнате царил утренний полумрак, сквозь занавески проникал пасмурный осенний свет. Но и его было достаточно, чтобы увидеть красные следы, покрывающие шею, грудь, плечи и живот раяны. Красноречивые отметины его вожделения. Аид рассматривал их со странным двойственным чувством: с одной стороны, он испытывал удовольствие от вида этих следов, словно он заклеймил ее своими губами, с другой, понимал совершеннейшую глупость подобных мыслей. К тому же на ее светлой коже подобные синяки выглядели отвратительно. Лавьер медленно провел пальцем по ее шее, ощущая низменное желание снова впиться в нее губами.
И с сожалением подумал, что слишком рано отправил к Сумрачным Вратам целителя, нужно было, чтобы прежде он залечил своей силой раяну.
Хотя у круглолицего целителя и силы-то было на мизинец. По сравнению с силой аида что легкий сквозняк против шторма. Но, избрав путь, дар нельзя было развернуть в другую сторону. Став темным, Ран Лавьер уже не мог исцелять, как и те, кто носил белые одежды, не могли отнять жизнь.
Он убрал руки и разозлился, уловив ее едва слышный облегченный вздох. Если бы она не вздохнула, он, возможно, и не стал бы ее трогать, но теперь злость была сильнее благоразумия. Впрочем, какое благоразумие? Аид никогда этим не грешил.
Когда прислужники принесли ведра и наполнили большую чашу для омовения, он потянул Оникс за собой. Горячая вода заволокла небольшое помещение паром, который смазал очертания предметов. Лавьер лег, прикрыв от удовольствия глаза. Он любил воду. Любил ощущение капель на своей коже, любил потоки, омывающие тело. Вода одновременно успокаивала его и возбуждала.
— Возьми мыло и вымой меня, Оникс, — приказал он.
Девушка сжала зубы, взяла в ладони скользкий кусочек мыла. Ей было не впервой это делать, в обители приходилось обмывать тела усопших. Правда, эти тела были холодными и неподвижными, не такими, как горячее тело аида. Но Оникс изо всех сил представляла себе, что обмывает немощного старика, что делает то, что привыкла делать.
Лавьер лежал в воде, не отводя от нее глаз, чувствуя, как тело отзывается на ее руки, деловито скользящие по коже. Она намылила ему грудь, шею, плечи, живот, тонкие пальцы легко скользнули по бедрам и ногам.
— Еще, — сказал он, — и смотри мне в глаза, Оникс. Я хочу, чтобы ты видела меня, а не тех убогих, которых стараешься представить.
Она дернулась от этих слов. Аид пугал ее. Пугал своей силой, своей жестокостью, умением предугадывать ее мысли. Умением понимать ее. Это страшно, когда ненавистный человек так чутко слышит малейшие изменения сознания, улавливает ход мыслей и чувств. Словно не только ее тело было подвластно ему, но и разум. Оникс не хотела этого, стремилась спрятаться, оставить хоть что-то сокровенное, то, что он не мог понять и почувствовать в ней.
Но получалось плохо. Лавьер был взрослее и гораздо опытнее девчонки, выросшей на скалах, среди монашек, ничего не понимающей в жизни и не знающей отношений с мужчинами.
— Нежнее, Оникс, — с насмешкой сказал он, когда девушка слишком резко провела ладонью по его груди, оцарапав кожу. — Теперь поцелуй меня.
