Все это случилось еще в последние годы существования Советского Союза, когда постановления о льготах, подписанные высоким начальством, еще кое-что значили.
Затем — будни оперативной работы и новая страна, которую быстро взяло за горло новое поколение бандитов.
В начале бурных девяностых Бражник временами чувствовал себя как на войне. И точно так же проще всего было поймать пулю из засады, а не в открытом бою. И никто не скажет тебе «спасибо» и не прикроет в случае чего. Так что вопрос выживания — твое личное дело. Очевидное нежелание молодого опера совершать всяческие подвиги во имя неведомо какой цели и по-крестьянски спокойное и обстоятельное отношение к своему делу в конце концов привели к тому, что он, тогда еще старший лейтенант Бражник, не стал грозой бритоголовых отморозков с кастетами и автоматами, однако кое-какой авторитет заработал как у них, так и у своих коллег.
Его не боялись, а уважали. Именно за умение рассуждать там, где этого требовали обстоятельства, и за полную безбашенность в ситуациях, в которых иначе нельзя.
Правда, уже лет десять как закончились последние бандитские разборки. Тот, кого не пристрелили, надолго сел. Кто уцелел и сумел соскочить со скорого криминального поезда, легализовал капиталы, которые удалось сохранить, и теперь занимался либо серьезным бизнесом, либо политикой на областном уровне, финансируя партийные ячейки, а то и возглавляя их и не теряя при этом контроля над бизнесом. Благодаря этому функции «убойного» и «разбойного» отделов наконец-то разделились. В разгар криминальных войн каждая отдельно взятая насильственная смерть в восьми случаях из десяти была связана со сведением бандитских счетов, разделом и перераспределением «опекаемых территорий». Поэтому к розыску автоматически подключались «разбойники» — за каждым из свежих трупов числилось по нескольку нераскрытых вооруженных нападений. Оба отдела иногда ссорились, иногда сотрудничали, ведь каждое такое дело, если его раскрутить как следует, могло увести очень далеко: само географическое положение Житомира этому способствовало. Нити тянулись как в сторону Киева и российской границы, так и на Запад, к тамошним границам и транспортным коридорам. В такой ситуации и недели не проходило, чтобы на кого-нибудь из оперов, задействованных в том или ином деле, не пытались надавить извне. Или наоборот — заинтересованные в свертывании дела лица искали со следователями и оперативниками общий язык.
Договориться с Сергеем Бражником, как показали те времена, оказалось невозможно даже теоретически.
Но уже лет десять прошло с тех пор, как нужда в подобных договоренностях отпала. Времена изменились: теперь «убойники» все чаще имели дело с жертвами бытовых преступлений, когда, например, один пьяный хватит по голове другого, такого же пьяного, секачом для разделки мяса, а затем с перепугу начнет расчленять свою жертву и разбрасывать отдельные части по мусорным бакам, общественным туалетам и канализационным люкам. Однажды Бражник долго гонялся за молодым наркоманом, который какое-то время успешно отнимал у прохожих мобильные телефоны, а когда один из них попытался оказать сопротивление, в панике ударил мужчину ножом, и тот умер от потери крови.
В целом подобные насильственные преступления раскрывались довольно быстро, часто по горячим следам, если виновник не успевал очухаться и «сделать ноги» из города. Оказывать давление на сыскарей, чтобы они закрыли глаза на что-то, в подобных обстоятельствах не было смысла, да и некому.
Бывали, правда, и более серьезные случаи. Но если начальнику уголовного розыска на закрытом совещании у начальника управления давали понять, что, начав копать широко и глубоко, можно оказаться на скользкой почве, такие дела просто не поручали дотошным типам вроде капитана Бражника.
Собственно, и убийством банкира Поддубного он и следователь Кира Березовская занимались только потому, что, всесторонне проанализировав ситуацию, начальство обоих пришло к выводу: здесь никакой политики, чистый криминал. Причем криминал сугубо местного масштаба. Серьезным и влиятельным людям смерть Григория Поддубного, тем более насильственная и загадочная, совершенно не выгодна. Значит, раскручивая эту историю, ни тертый опер, ни «железная леди» прокуратуры, как называли Киру Березовскую, не затронут интересы местной политической и бизнес-элиты.
5
С Кирой Березовской опер Бражник познакомился еще тогда, когда с переменным успехом воевал с местными и залетными бандитами.
Следователь прокуратуры и сотрудник уголовного розыска были очень разными людьми, да и жизнь у них складывалась по-разному. Кира еще в школе научилась трезво оценивать свою не слишком выигрышную внешность, тем более что с семи лет из-за сильной близорукости врач прописал ей постоянно носить очки. Не менее трезво она оценивала и свои перспективы выйти замуж и создать семью. Нет, в свои тридцать восемь Кира вовсе не была старой девой и синим чулком. У нее тоже бывали любовные приключения, хотя сама она любовными их не считала — скорее, сексуальными. Тем более что случались они, как правило, по ее собственной инициативе, и утром, когда очередное «приключение», стыдливо пряча глаза, неловко чмокало ее в щеку и спешило убраться восвояси, Кира оставалась не только измученной физически, но и морально опустошенной.
Для того чтобы окончательно понять, что сексуальные отношения не приносят ей никакого удовлетворения, то есть осознать собственную фригидность, Кире Березовской хватило нескольких так называемых романтических приключений и одного визита к врачу, причем не местному, а киевскому: пришлось специально съездить по совету одной сослуживицы. Оттого, что во всем остальном она абсолютно здоровая женщина репродуктивного возраста, которая при желании способна нарожать кучу детей, Кире легче не стало. Она видела, как другие женщины, тоже не отличающиеся красотой, выходят замуж, и даже по нескольку раз, и мужчины, между прочим, активно добиваются их благосклонности. Они рожают детей и счастливы даже тогда, когда поднимать этих детей им приходится самим. Но Кира не хотела брать с них пример.
Во-первых, она чувствовала, что обречена стать матерью-одиночкой. А при ее работе это не слишком хорошо для ребенка. Значит, решила она, от материнства придется отказаться. Все равно оно из радости, описанной во многих книгах, превратится в сплошную муку.
Во-вторых, она, конечно, могла бы попробовать удержать при себе мужчину, отца ее предполагаемого ребенка. Кира прекрасно понимала: иной раз даже серая мышь способна повернуть семейную ситуацию так, что ее красавец-муж никого, кроме нее, не захочет видеть до конца своих дней. Семейное счастье связано с женской красотой в последнюю очередь, или красота тут вообще не имеет никакого значения. Но у женщин, не отмеченных печатью красоты, все-таки было то, чего Кира ни одному нормальному мужчине дать не могла: они получали удовольствие в постели и умели этим удовольствием делиться. Однажды она случайно услышала краем уха сказанное в ее адрес словечко «бревно», и, хотя первой ее реакцией была обида, позже, поразмыслив, женщина поняла: правда звучит обидно, но обижаться на нее может только глупец. И поскольку Кира не считала себя глупой, то логично рассудила: нормальному мужику трудно терпеть рядом с собой «бревно», пусть оно хоть сто раз мать его детей. А ненормальный ей и самой ни к чему.
