И вспомнилось, как однажды Борька в школу с синяком пришел. На все вопросы пацанов отшучивался: «Шел, упал, очнулся – гипс!» Или: «С быком здоровкался!» И при этом растягивал щеки руками в стороны. Дурацкая привычка! Но смешно.
А перед глазами – Борькино лицо в бинтах, закрытое от слёз рукой. Зачем мать его скотиной-то назвала?! На своего бы мужа посмотрела. Характерец-то тоже не подарок. А Борькин папаша, судя по их разговору тогда, не такой уж и хам. Хотя, может, только с чужими так? А со своими как Кабаниха из пьесы Островского «Гроза»: «Нищих оделяет, а домашних заела совсем». А Борька-то хоть бы что кому по секрету сказал. Ему только в ФСБ работать! Понять-то его, конечно, можно: мигом бы по городу разлетелось. И папашина репутация – вдребезги! Откуда мать ее все это знает? На работе, наверное, за чаем судачат. Может, кто-нибудь из соседей слышал. Ведь шила в мешке не утаишь. Тем более в их маленьком городке. Знала бы раньше про Борьку такое, не стала бы ему на каждом шагу грубить. Права Лена: от женщины многое зависит.
Встала, подошла к шкафу с зеркалом. Что там у тебя, голубушка, в глазах? Боже мой! Взгляд как у загнанной лошади! И никакой силы – одна мучительная тревога. Ну где же он может быть? Хоть бы позвонил, что ли! И Вовка хорош гусь! «Понятия не имею. Извини»! – передразнила она Денисова. И попробовала улыбнуться, как Борька, растягивая щеки в стороны. Но смешно не было. Наоборот. Губы сами по себе начали кривиться. А что, если Светке позвонить? У нее мать много чего знает. Со Светкой делится. А ведь это идея!
Та долго не отвечала. Где может быть? Или разговаривать не хочет? Только поздно вечером Светка наконец откликнулась:
– Привет, Илон. Когда в школу придешь? – А в голосе фальшь. Что-то знает, но хочет увильнуть от разговора.
– Свет, ты мне про Борьку правду скажи!
Подруга вздохнула и долго молчала. Как обычно, набрав в легкие воздуха, задерживала дыхание.
– Ну уж колись, а?! – поторопила Илона.
– С отцом у него в больнице какой-то скандал вышел. Что-то там опять тебя касалось. Ну а Борька, ты же его знаешь, за тебя грудью на амбразуру ляжет! Словом, сбежал он из больницы. Никто не знает куда…
– Это я знаю! – оборвала Илона. – Неужели нигде не объявился?
Светка засопела в трубку. Точно знает что-то, просто сказать боится.
– Свет, подруга ты мне или нет? Знаешь ведь, скажи! Неизвестность хуже всего!
– Ну смотри, только в обморок не упади!
– Да ладно тебе!
И опять пошло на подругу раздражение: что важничает?
– Короче, вниз по течению реки труп утопленника нашли. Молодой парень, Борькиной комплекции. Лицо обезображено. Кто такой – не узнать. Тарасов-старший туда рванул, на опознание. Мать на «скорой» увезли: с сердцем плохо стало. В школе только об этом и говорят. Словом, весь город лихорадит. – Говорила, как отстукивала азбуку Морзе. – А ты-то что думаешь? Мог он такое?
– Не знаю! – прошептала Илона. – Пока! – А у самой даже в глазах потемнело.
В эту ночь Илона не могла уснуть. В воображении рисовались разные картинки, одна страшнее другой. Представляла Борьку мертвым. И внутри все сжималось до стона. Но стонать боялась. Чего доброго, услышат родители. А в ушах звучали слова Лены: «Неужели у тебя к Борьке, кроме ненависти, в душе ничего нет?»
И по щекам потекли слезы. Уткнулась носом в подушку и вдруг прорвало: «Борька! Боренька! Это же я во всем виновата! Я! Господи! Прости меня!» И затряслась всем телом.
И тут за окном раздался непонятный шорох. Почудилось, будто кто-то легко перепрыгнул через забор, подбежал к дому и водит рукой по подоконнику. Подняла голову, прислушалась. Увидела сквозь занавеску очертание прильнувшего к стеклу лица. И внутри все зазвенело: Борька! Это он!
Отдернула штору и, стараясь хоть как-то сдержать возбужденное дыхание, осторожно и тихо раскрыла окно.
– Борька! Миленький! – в порыве обняв его за шею, прошептала она. – Слава богу! – И больше ничего не смогла произнести: душили слезы.
А он, дурачась, по привычке растягивал в улыбке щеки руками.
– Глупенькая! Что ты? Я в порядке! Пришел вот за тобой – позвать рассвет встречать. Пойдешь?
Еще спрашивает! Легко перекинула ноги через подоконник и оказалась в крепких Борькиных объятиях. Сколько стояли так – никто не знает. Весь мир замер и блаженно закрыл глаза. Не дремали одни соловьи, которые веселой трелью будили заспанный рассвет. Держась за руки, они с Борькой крались через палисадник к забору. Со двора выбраться на дорогу было несложно. А когда вышли на тропинку, что вела к реке, Борька приобнял ее за плечи.
– Дрожишь-то как вся! – И, сняв с себя джемпер, он заботливо, как малого ребенка, укутал ее.
А она, стыдливо прикрывая грудь руками, растерянно прошептала:
– Ой! Я ведь в ночной рубашке!
– Ну и что! – тихонько засмеялся он. – Ты мне в любой одежде нравишься. К тому же сейчас всего четыре утра. В такую рань все спят. А как солнышко встанет, верну тебя домой! Целую и невредимую! – И легонько прижал ее к себе. – Сейчас я самый счастливый человек на свете! Ты мне веришь?
Она кивнула. Но от слёз ничего сказать не могла. Каждое прикосновение его рук вызывало во всем теле блаженный трепет. Вот он, оказывается, какой, Борька!
А Борька осторожно целовал ее в висок. И душа ликовала. Невольно мелькнула лукавая мысль: хоть бы солнце подольше не всходило, что ли!
И потом так же, в обнимку, сидели на крутом берегу реки. Наблюдали за тем, как из-за леса встает солнце. Илона никогда не думала, что оно поднимается так быстро. Сначала розоватые щупальца его обласкали кудрявые головы сосен, потом показалась красная тюбетейка самого светила. И вот уже весь огненный шар запылал, пританцовывая, на лазури неба, и алые лучи на глазах стали наливаться золотом.
– Смотри! Смотри! – вдруг восторженно зашептал ей на ухо Борька.
Илона проследила за его рукой и увидела на реке двух плывущих гагар. Вернее, плыла одна гагара, а рядом, в уже свитом гнезде, как в лодке, сидела другая. В это было трудно поверить! Ребята даже привстали и подошли к самому обрыву, чтобы лучше рассмотреть удивительное зрелище.
– Куда это они переезжают? – шепотом спросила Илона.
– Не знаю, но знак добрый! – улыбнулся Борька и крепко сжал ее в своих объятиях.
А через несколько часов он поджидал ее у кустов черемухи, чтобы вместе пойти в школу. Домой не ходил. Отложил встречу с родителями до вечера.
У одноклассников при виде парочки, у всех до одного, челюсти отвисли. Ведь они не просто, улыбаясь, предстали перед классом – явились, крепко держась за руки!
– Вот это да-а-а! – присвистнул Чижиков. – Это называется «явление Христа народу!»
Ох уж этот Витька! Где только таких фраз нахватался?
