Это успокоило. И все-таки лучше выучиться на школьного психолога. Хотя… какой из нее психолог?! «Отношения с окружающим миром», как любила повторять их бывшая классная Алла Ивановна, выстраивались у нее нелегко. Вот и Борьку взять…
Лежала на тахте и листала книжку с цитатами Великих и Мудрых: «Самый лучший способ защитить себя от проблем – превратить своего врага в друга!» Чушь какая-то! Как можно превратить Тарасова в друга?! Он бы, конечно, рад, только ей как себя пересилить? От одного его развязного голоса в дрожь бросает.
В понедельник в школе Борька ее своим взглядом не точил. Даже когда поворачивалась в его сторону, видела только Борькин выпуклый затылок. Дошло, наверное. Слава богу! Ведь прямым текстом влепила. Чего уж там не понять!
Вечерами выходили со Светкой на прогулку. Чаще всего анализировали поступки и характеры одноклассников. Нет, не «косточки перемывали», как это обычно делали другие девчонки в их классе. Ведь старались найти не только плохие, но и хорошие черты, даже в Борьке. А что? Трусом Борька никогда не был. Скорее наоборот – все время лез на рожон. От своих проделок не отмазывался. Свою вину на других не валил. Разве что однажды, еще в детском саду. Но это когда было!. На справедливые упреки и даже наказания не обижался. От критики, правда, отмахивался. А кто ее любит? Ни подлизой, ни притворой назвать его тоже было нельзя. Но если посмотреть с другой стороны, откровенный хам и выпендрёжник. И усмехнулась, вспомнив случай, который произошел однажды на уроке истории.
Историк Федор Евгеньевич, хоть возраста довольно преклонного, к девчонкам был заметно неравнодушен, чего не могли простить ему парни. Когда кто-нибудь из девчонок строил ему глазки, он смущался и улыбался, как ребенок, выдавая свою слабость, как говорится, «с потрохами». При этом почему-то начинал поглаживать затылок, на котором еще только и сохранились остатки волос.
Особенно удавалось это Люське Ершовой. Красавицей Люську назвать было нельзя. Обыкновенная простушка, каких в школе, как говорит мама, «пруд пруди». Но вот женские округлые формы не заметить было нельзя – они вызывали затаенный интерес мальчишек и откровенную зависть девчонок.
У Люськи были одни пятерки по истории. Получала она их запросто. Выйдет к доске и начинает выпендриваться. Маленькие глазки свои и скосит, и закатит, а потом взглянет на историка с таким фальшивым умилением, что тошно делается. Парни от смеха катаются. А Федор Евгеньевич по столу кулаком стучит:
– Садись, Ершова, «пять». Не дают слова сказать! Ну-ка, Чижиков, к доске! Повтори, какой я вопрос Ершовой задал!
Беспомощный Витькин взгляд начинал метаться по классу, умоляя о подсказке. Шею вытягивал, как у гуся, и ладонь к уху рупором приставлял, благо, Федор Евгеньевич стоял к нему спиной.
– Садись! «Единица»! На уроке учителя слушать надо, а не рожи строить.
Демонстративно шаркая ногами по полу, Витька шел к своей парте и угрожающе шептал:
– Ну, погоди, Федя! Отольются кошке мышкины слезки!
В классе историю никто не учил. Знали только перечень общественно-экономических формаций, схему смены которых Федор Евгеньевич упорно рисовал на доске почти на каждом уроке. Это был его конек. Что еще нового говорил, никто не помнил. Каждый занимался своим делом. И хотя учитель после очередной фразы повторял: «Тише! Шумно в классе!» – класс не затихал, потому как на замечания историка никто и никогда внимания не обращал. На его уроках все сидели не на своих привычных местах, а пересаживались куда кому вздумается. И даже при этом открыто гуляли по классу. Знали: историк никому жаловаться не будет. Его репутация среди родителей школьников и так была под угрозой. Возмущенные письма шли и директору, и в Управление районным образованием, но там работала его жена. И все заявления бесследно исчезали. К тому же мужчины в школах вообще дефицит. Вот и у них: директор Георгий Иванович, физрук и историк.
Уроки истории директор посещал часто. Но в его присутствии, разумеется, никто никаких вольностей себе не позволял. Хотя один прокол был. Как-то Славка Кравченко, что жил в интернате для ребят из соседних деревень, на урок опоздал и директора, сидящего на задней парте, не заметил. Проходя мимо учительского стола, остановился, погладил Федора Евгеньевича по лысине и, нагло улыбаясь, сказал:
– Вы, Федор Евгеньевич, причесаться забыли. А ведь у нас столько красивых девочек в классе! Стыдно, батюшка! Может, расчески нет? Так подарю. – И демонстративно вынул из кармана расческу да еще стал сдувать с нее прилипшие волосинки.
И тут гробовую тишину разрезал глухой голос Георгия Ивановича:
– А ну-ка подойди сюда, мальцик! – Вместо звука «ч» у директора всегда звучало «ц»: Георгий Иванович был южных кровей.
Славку как ветром сдуло – только дверь хлопнула. Что было потом, гадали всем классом. Несколько дней Славка в школе не появлялся, а когда пришел – рассказывать что-либо категорически отказался. На все докучливые вопросы только отмахивался, из чего следовало, что досталось ему не хило.
И все же измываться над историком в классе продолжали.
Однажды Борька сел сзади Илоны и заговорщицки прошептал:
– Гагара! Давай хохму устроим. Я сейчас тебя буду тихонько по спине линейкой бить. А ты вой подними, отмахивайся, Феде жалуйся, ладно? Он от тебя без ума! Сразу заступаться ринется.
И не успела Илона ничего ответить, как Борька защелкал линейкой по спине, не больно, хохмы ради.
– А что Тарасов слушать мешает! – подала голос она.
И, развернувшись, с превеликим удовольствием звезданула Борьку наотмашь по упругой грудине.
Федор Евгеньевич одним прыжком оказался у Борькиной парты.
– А ну, Тарасов, прекрати сейчас же!
И тут Борька такое выдал!. Вскочил, рванул на груди рубаху, да так, что пуговицы звонко посыпались на пол и заорал словно сумасшедший:
– На, гад! Стреляй в революцию!!!
Федор Евгеньевич отпрянул, а класс после минутной тишины взвыл! Фраза эта была выдрана Борькой из известного сериала, который в ту пору шел по телевизору. И даже Илона не могла сдержать смеха. Борька, довольный своей прикольной шуткой, простодушно лыбился ей, смешно растягивая руками щеки в стороны. Гоготал не только класс – смеялся вместе со всеми и сам историк.
Вот такой он, Борька Тарасов! Притом еще настырный и своенравный до безобразия! Пристанет, как липкая смола к рукам, от которой не отскоблить ладони, чем только ни три! И вообще, если перечислять его «тараканов», на руках и ногах пальцев не хватит. Словом, одиозная личность! Выражение это – «одиозная личность» – Илона узнала совсем недавно. И к Борьке, на ее взгляд, оно очень подходило!
Как он тогда про Владика сказал? «Кости давно сгнили…» Идиот! Владик ему, Бульбе, не чета! И останется в ее памяти на всю жизнь!
В субботу, гуляя со Светкой по парку, все время оборачивалась, словно чей-то неотвязный взгляд колол ей спину.
