Митька занервничал и принялся щелкать себя по ногтям. Вот дурацкая привычка! И не отвыкнуть никак. А как тут не нервничать? Не дают человеку слова сказать! Зачем приглашали?! Вдруг он и правда чем-то таким владеет. Вот бы деда оживить! Никаких бы денег не пожалел! Работать бы пошел и вкалывал день и ночь. Только бы дед жив был. После его смерти Гуманоидом стали звать его, Митьку. И он носил дедово прозвище с честью и достоинством. Сначала по деревне разнеслось, а потом и в город просочилось. Гуманоид – и всё тут!
Снова взглянул на экран. Показывали одного из воскрешенных. Мужик как мужик. Спокойный как танк. Кусают со всех сторон, а он знай твердит: «Мир вам, люди!» В морге отлежал около суток. После воскрешения в Бога веровать стал. Интересно, кто он? «Подсадная утка»? Потом еще одну женщину показали, которая мужа по этой цифровой методе воскресила. И ее негативом «распяли». Каких только ярлыков не приклеили. А на вид нормальная женщина. По профессии врач. Только говорит не очень уверенно. Ее спрашивают: где муж сейчас? Молчит. Словно боится проговориться. А чего бояться-то? Если бы он, Митька, чем-нибудь таким сверхъестественным владел, разве стоял бы вот так, язык проглотив?! Рассказал бы все как на духу. Чего они?! И «Гулливер» этот уходит от прямых вопросов.
Шоу закончилось так же неожиданно, как и началось. В душе осталось какое-то чувство неудовлетворенности. Митька молча удалился в свою комнату. Ни с матерью, ни тем более с Люськой обсуждать эту щекотливую тему не хотелось. Пусть женщины меж собой чирикают, а ему, мужику, негоже. С отцом бы еще обменялся мнением, но тот, как всегда, в командировке. Ну да ладно, время покажет: сумасшедший ли этот «Гулливер», мошенник или одержимый какой. А с другой стороны посмотреть, в сказки раньше тоже не верили, а потом и зеркальце, в котором все можно увидеть, и ковер-самолет, и другие чудеса реальностью стали. Так почему не быть живой воде? Но опять же, воскресить одного-двух – это еще куда ни шло. А если всех? Что на свете твориться будет?!
А перед глазами так и стоит дед. Сидит на крыльце и насмешливо теребит бороду. «Вот так-то, Митька! Думай, чеши в голове. На твоем веку еще и не такое будет!»
Митька снова сел за компьютер. Ну а что ты на это, скрепка, скажешь? Та покачала головой. Потом развалилась на боку, закинула ногу на ногу, закатила глаза. Что-то соображает своей металлической головой. Ладно, не пыжься, отдыхай! С Ритой бы на эту тему поговорить. Она этими вещами ох как интересуется! Мать с отцом на нее ворчат. Они по профессии врачи. Верят только в то, что руками потрогать можно.
Вспомнился последний приезд в Петербург. Было это в сентябре. Долго гуляли по набережной Фонтанки. Говорили о клонировании. Гадали, будут ли проводить такие эксперименты над людьми или нет. Митька был категорически против клонов. Зачем и кому они нужны? Риту задевали эти темы так глубоко, что у нее от волнения начинал дрожать голос. А глаза прямо-таки искрились от возбуждения. В такие минуты Митьке почему-то очень хотелось ее поцеловать. Но боялся обидеть. Просто брал за руку и нежно гладил ее тонкие пальцы, разглядывая их, словно какую-то диковину. Рита сразу замолкала, но в глаза ему смотреть не решалась. Отводила взгляд на темную воду.
Однажды они остановились на мосту. В воде отражались уличные фонари. Кругом было безлюдно. Митька неожиданно взял и поднял Риту на руки, да еще вытянул руки далеко за перила. Девушка тихонько вскрикнула и, крепко прижавшись к нему, обхватила за шею. Митьке стало так хорошо, что хотелось окаменеть и остаться с ней в обнимку на века. Но Рита взмолилась ее отпустить. Он с нежностью провел губами по ее щеке и опустил наземь. Пока она поправляла волосы, Митька глядел на воду. По темной поверхности реки плыли яркие кленовые листья. Они напоминали растопыренные пальцы. И кто придумал такую красоту? Вроде и кленов-то рядом нет. Значит, кто-то специально нашел, подобрал и бросил их в воду. И наверное, загадал желание.
Митька представлял Риту так явно, что даже ощутил тонкий запах ее любимых духов. А все тело налилось какой-то непонятной тяжестью. С шумом выдохнул скопившийся в груди воздух и твердо решил в выходные во что бы то ни стало рвануть в Питер. Что сидеть и гадать на кофейной гуще? Приехать и все увидеть своими глазами. Пусть даже Риты не будет дома. Ну, мало ли, уехала куда. Поговорит со Светланой, с Галиной Ивановной, с Валентином Петровичем. Неизвестность – худшая пытка. Всё! Решено! Деньги на дорогу есть. Клянчить у родителей не надо. Зря, что ль, два месяца по вечерам разносил телеграммы. От денег, которые предлагал отец на карманные расходы, всегда отказывался. Нет халявных денег – нет и упреков. Усвоил эту истину твердо. Бегая с телеграммами по убогим дворам, насмотрелся, конечно, всякого. Бумажные телеграммы нынче шлют только те, у кого нет ни телефона, ни компьютера. Услуги связи нищенских трущоб.
Одна молодая женщина с полугодовалым ребенком на руках, прочитав текст телеграммы, долго смотрела на него с каким-то отчаянным укором в глазах. Словно ему, Митьке, было кем-то велено держать ответ за все грехи мужского пола. И бледные губы ее вдруг стали шептать такое, от чего его бросило в жар, нездоровый, трусливый, липкий.
– Он меня предал!. Оставил! Будь он проклят!. Помоги мне! Останься! Люби меня!
Митька растерянно тряс головой и, заикаясь, невнятно бормотал что-то типа того – мол, извините, я при исполнении. А сам с каким-то оцепенением смотрел на ее полинявшую от стирки футболку, загрубевшую на груди от высохшего молока. Курчавая малышка беспечно подпрыгивала на руках у матери и озорно хлопала в ладоши. После неловкой паузы женщина резко повернулась и, обхватив дочку двумя руками, скрылась в темной прихожей. Митьке ничего не оставалось, как поставить в графе «Получатель» закорючку своей рукой. И скорее на улицу! Подальше от всего этого. От гулкого топота его ног из глубоких рытвин облупившихся стен подъезда (словно после артобстрела!) сыпалась сухая штукатурка. Потолок был весь в черных пятнах копоти, в центре которых злорадно красовались обгоревшие спички. Кому не лень до самого потолка прыгать?!
Другой адресат проживал в деревянных двухэтажных бараках, построенных сразу после войны, как временное жилье. По этому поводу дед говорил так: «Никогда, Митька, не верь обманному слову „временно“! Под ним всегда подразумевается „навечно“, „навсегда“. Любое дело с душой делай, как для себя, и доводи до победного конца. Знай: все к человеку возвращается: и добро, и зло. В одном месте чего худого натворил – в другом сам же на этом и попадешься. А за добрые деяния всегда получишь благодарность, не в словах, так в мыслях человеческих. А мысли, Митька, – великая сила! Мыслями мы творим и себя, и свое будущее!»
Митька не любил эти деревянные районы. Ни город, ни деревня! Не поймешь что! Разбросанные по двору дрова, вечно переполненные помойки, по которым шастают бездомные облезлые коты и собаки. Разбитые окна подъездов зачастую наполовину заколочены фанерой. Кто ж сподобится вставить стекло? Не мое, общественное. Обшарпанные ступеньки деревянной лестницы скрипели на все лады, как расстроенная домра. Так и знал: дверной звонок сорван. Постучал в дверь кулаком. Открыл ему старичок со светлыми и какими-то младенческими глазами.
