И бабушка поняла, отложила спицы.
– Раскроют крылья, вытянутся вдоль поверхности воды и вытворяют такое!. – Глаза у бабушки засветились, словно она вновь смотрела на этот удивительный птичий танец. – Прилетают они парами и остаются верными друг другу. .
При этих словах бабушка почему-то вздохнула. Может быть, ей вспомнился дедушка? Куда он делся – Илоне не говорили. Но раз мама родилась, значит, должен быть. Про то, что маленьких детей приносят аисты, никто в их старшей группе уже давно не верил. И рассказал всю правду об этом Борька Тарасов. И даже уверял, что видел, как это делается.
Помолчав немного, бабушка с какой-то грустью добавила:
– Трудно им подстроиться под наш бурный век! – И вскинула на Илону смеющийся взгляд: – А почему эти птицы тебя так интересуют?
– Да так!. – так же, как бабушка, вздохнула Илона. Рассказывать о прозвище почему-то не хотелось.
А вместо бабушки перед глазами опять лицо женщины-врача, спокойное и внимательное.
– Как вас зовут? – спрашивает Илона.
– Сусанна Арнольдовна, – улыбается врач. – Странное у меня имя, правда?
«И не только имя», – подумала Илона. Но высказать это вслух не решилась. Еще неправильно поймет.
Не дождавшись от нее ответа, Сусанна Арнольдовна заговорила:
– Знаешь, милая, слушаю тебя и удивляюсь. – При этом она сжала пальцы на руках и покачала головой. – Тебе нужно книги писать. Ты так детально и образно рассказываешь!. Дневник не пробовала вести?
– Нет, – смутилась Илона и отвела взгляд.
– А почему?
– Времени нет, – слукавила она. Но потом все-таки призналась: – А вдруг кто-то прочитает!
– Ах вот оно что! Тогда даю тебе задание: написать, что было дальше. Причем от первого лица. И знай: я все до конца прочту. Посмотрим, выйдет ли из тебя писатель. Чтобы вызвать интерес читателя, профессионал должен «раздеть свою душу догола». Ну а если серьезно, тебе сейчас это очень поможет. Не зря существует такой термин – «арттерапия», то есть «лечение искусством». Думаю, это лекарство сейчас как раз для тебя.
Самым трудным было написать первую фразу. Так же трудно, как прыгать вверх по ступенькам школьной лестницы двумя ногами, не держась за перила. Сто раз перечеркивала первый абзац. Наконец ручка забегала по бумаге.
А потом появился Владик. И я забыла про камень. Мы дружили четыре года. Ловили рыбу, катались на лыжах, делали гербарии и даже сочиняли песни. Владик ходил в музыкальную школу и учился играть на гитаре. Познакомились в школе. Я тогда была еще первоклашкой. И Борька Тарасов чинил мне всякие пакости. То ранец в сугроб закинет, то кнопки на стул подложит острием вверх, то мелом лицо вымажет. Случалось, пуговицы у пальто обрывал. Или, хуже того, – прямо в лицо лягушку кинет. Словом, с детства на всякие проказы мастак был! Мне тогда казалось, что он предательство мое забыть не мог. А вот Владик…
Мы познакомились очень странно. Как-то во дворе после уроков Тарасов, пробегая мимо, толкнул меня в лужу, грязную, с мазутными разводами. Не случайно – нарочно! И белые колготки, и белая куртка сразу превратились… сами знаете во что! Но я не плакала. Стояла в луже и смотрела ему вслед. Нельзя привыкать к плохому, но иногда такое происходит. И вдруг глазам предстала странная картина: парень из четвертого класса догоняет Борьку и опрокидывает в лужу. И тоже не случайно! А потом подходит ко мне и протягивает руку:
– Давай выходи из воды! Тебя как зовут?
– Гагара, – говорю.
– Разве такое имя бывает? – недоверчиво улыбнулся он.
– Это не имя – прозвище. Я – Гагаринова. А зовут Илоной.
– У тебя предки не из Прибалтики были?
Я только плечами пожала. Кто такие «предки»? И где эта «Прибалтика»?
– А чего ты этому обормоту сдачи не дала?
Мне оставалось только вздохнуть. Дай Борьке сдачи, как же! Не только в лужу – в туалет головой окунет! Но жаловаться почему-то не хотелось.
– А ты в другой раз учительнице скажи. Пусть его накажут.
Я покачала головой.
– Не накажут. У него папа в милиции работает. Важный такой!.
– Ну и что! – настаивал Владик. – При чем здесь его папа? Слабак этот пацан, раз девчонок обижает. Ты его проделки не терпи, мне скажи. Так и заяви: «Владьке из четвертого „Б“ скажу! Он с тобой разберется!» Усекла?
– Сама разберусь, – пробурчала я. – Вот возьму в руки камень!.
– Так нельзя! Камнем можно насмерть убить! – Прозвучало это резонно. – Его просто потрясти как следует нужно, чтобы на месте от страха описался. И я это сделаю, если увижу, что он тебя еще хоть раз пальцем тронет!
Я кивнула, но не очень уверенно. Когда еще он увидит? Ведь в разных классах учились.
Однако Тарасов с тех пор мучить меня перестал. И целых четыре года мне жилось относительно спокойно. Привычкам своим Борька, конечно, не изменил – пытался зацепить гадкими словами, но трогать не трогал.
А Владька – он таким добрым был! У него всегда глаза улыбались. До сих пор мне в человеке нравятся только глаза! Все остальное не так важно, а вот глаза!. Никогда меня Гагарой не называл. Ему мое имя очень нравилось. Каждый день меня после уроков ждал, чтобы домой проводить. Он жил в пятиэтажке, что перед самыми черемуховыми кустами. Идя по этой пустынной части дороги, мы всегда держались за руки.
– Ты одна здесь не ходи, – как-то сказал мне Владька. – Плохое это место.
Словно обладал даром предвидения. И даже тогда, когда перешел в пятый класс, в начальную школу к нам все время приходил. Не к кому-нибудь из мальчишек, а ко мне!. Ребята, конечно, дразнили. А Владик говорил:
– Ты на них внимания не обращай. Погавкают, погавкают и отстанут. Лично мне их мнение – тьфу! Что мыльные пузыри. Пусть себе летают. Каждый человек сам знает, что ему нужно. Тебе ведь хочется со мной дружить? – Еще бы! Я только смущенно улыбнулась. – Ну вот. А дразнят они от зависти. Им тоже хочется вот так с кем-нибудь за руку ходить. Правда?
Я соглашалась. Да и как тут было не согласиться? Он вслух произносил то, о чем я думала. Только раньше я не понимала, что такое «родственные души».
А потом его не стало. В шестом классе избили ни за что ни про что! Не ребята – взрослые. Его папа в суде работал. Какие-то там разборки. Он рассказывал, что отцу угрожать стали: мол, сына инвалидом сделаем. Но Владька не верил, что это может произойти. Однако произошло!
А через год у него цирроз печени начался. Это я сейчас понимаю про диагноз, а тогда… Просто скучала, пока он в больнице лежал. Помню, ничего не хотелось: ни играть, ни в школу ходить, ни уроки делать. Все, что требовалось, делала машинально, как робот. Потому что «НАДО!». Может быть, кто-то надо мной посмеется, но все равно скажу: дети тоже умеют любить! И может быть, даже сильнее, чем взрослые.
