– Ладно, – шипит Билли. – Ни слова не скажу.
И он дотрагивается до кончика носа в знак того, что это наш секрет.
– Запомни: мы никогда не найдем Перл, если ты заикнешься об этом при папе. Он не хочет, чтобы шпионили за кем-нибудь. Похоже, он даже не хочет, чтобы мы нашли Перл. Понимаешь? Нельзя рассказывать ему наш секрет.
Я произношу каждое слово по отдельности – так больше шансов, что Билли меня поймет.
И слышу шум воды вдалеке: папа наливает мне воды в стакан.
– Но я собирался поведать ему совсем другой секрет, – шепчет Билли.
Я уставился на него:
– А чего тогда ты моргал? Это же наш тайный знак!
– Ааа… – шипит брат. – Я забыл. Мне что-то в глаз попало. Возможно, грязь: по пути из школы я нашел улитку, назвал ее Брайаном и положил в карман. – Билли что-то напевает себе под нос. – А потом я устроил ему новоселье.
– И что тут такого секретного?
– Теперь Брайан живет в твоей кровати.
Я ужасно взбешен: мало того что Перл так и не ответила на мое сообщение, так еще вся моя кровать покрыта слизистыми дорожками. Я спрашиваю папу, можно ли мне пойти прогуляться после ужина. Билли хочет напроситься со мной, но папа говорит, что ему надо принять ванну: нельзя же идти в школу таким вонючим. Билли показывает на меня и говорит: «Ну вот он же ходит»; потом братишка так пыхтит и сопит по поводу того, что ему придется остаться дома, что вполне мог бы посостязаться с волком из «Трех поросят».
Выбравшись наружу, я отхожу от дома на безопасное расстояние. Когда меня уже нельзя заметить из нашего окна, я достаю из кармана эту тупую улитку, которую нашел у себя в кровати, и пуляю ее в чей-то сад:
– Прости, приятель, но я не делю ложе с улитками.
В этот момент я понимаю, что в саду кто-то есть и я только что запустил улиточным снарядом ему прямо в голову.
Я стремительно нагибаюсь; человек потирает затылок, бросает взгляд по сторонам и возвращается к прежнему занятию: роет в земле ямку. Мои детективные навыки тут же говорят мне, что совершено преступление и этот мальчик собирается что-то закопать. Или кого-то.
Я представляю, что случилось бы, если бы я, как агент «ШПИОНа», позвонил в полицию и сказал следующее.
Я. Свяжите меня с офицером. Мне нужно рассказать о преступлении, совершаемом сейчас в районе Шантри, Эдем.
Полицейский. Хорошо. Вы можете рассказать, какого рода преступление? Мы подъедем через несколько минут.
Я. Человек роет яму. Это же доказательство.
Полицейский. Да, это доказательство того, что ему нужна яма.
Я. А что, если он собирается закопать тело?
Полицейский. А яма большая?
Я. Не очень.
Полицейский. Тогда она не предназначена для тела. А вы можете сказать, что этот человек кладет в яму?
Я. Ой! Это растение.
Полицейский вешает трубку.
Так и есть, мальчик всего лишь сажает какое-то растение, а потом сооружает вокруг горку из земли. Потом он отступает на несколько шагов, чтобы полюбоваться своей работой. Вот тут-то я и вижу их – его руки. Его огромные руки, похожие на ломти ветчины. Опознав мальчика, я бегу прочь со всей скоростью, на которую только способны мои ноги.
Дома меня дожидается Билли; с его мокрых волос капает на полотенце, обернутое вокруг плеч. Если судить по его нахмуренному лицу, то он не то чтобы счастлив. Билли толкает меня в комнату и говорит, что Брайан тоже исчез, совсем как Перл. Он стаскивает с моей кровати одеяло и машет им у меня перед носом.
– Вот посмотри! – кричит брат. – Я положил его тебе в кровать, а теперь он исчез! Это еще одна тайна, которую должно расследовать детективное агентство «ШПИОН». Возможно, Брайан прячется где-то в комнате.
Билли настаивает на том, чтобы я помог ему найти улитку.
Поиски ни к чему не приводят; впрочем, я не удивлен. Я и так знаю, где теперь Брайан. Я не говорю Билли, что Брайан сейчас, по всей вероятности, радостно ползает по свежевскопанной земле в саду Роберта Эбсолома. Вместо этого я предлагаю возобновить поиски завтра, при дневном свете. Ведь мы же не хотим наступить на Брайана, если он ползает где-нибудь по полу? Билли ошеломленно соглашается.
Закончив вытирать волосы полотенцем, он снова спрашивает меня, нет ли вестей от Перл. Через две секунды, проверив телефон, я качаю головой.
– Может, она занята, – говорю я Билли.
– Так занята, что у нее нет времени на нас? – шепчет братишка. – Как наша почти мама может быть так занята, чтобы забыть о своих детях?
Я не знаю, что ему ответить.
Семь
Когда Билли ложится спать, я достаю бумагу и пытаюсь сложить еще штук десять журавликов. Признаюсь: похоже, что Перл провалилась сквозь землю. Билли прав, это настоящая загадка. И почему ее портрет валялся в саду у старого дома? Почему в нем была дыра? Кто вообще способен совершить такой ужасный поступок? Это еще одна тайна, которую я не могу разгадать.
Я делаю журавлика за журавликом; я доволен, что у меня стало так хорошо получаться. Вдохновленный новообретенным талантом складывания предметов из бумаги, я думаю, что надо еще раз попробовать попрощаться с мамой; снова писать Перл не имеет смысла – я послал ей сообщение совсем недавно. Я крадусь к окну и отдергиваю занавески. Луна похожа на огромную головку сыра; звезды блестят и подмигивают мне, завернутые в свое темно-синее одеяло.
– Мама, – шепчу я, стараясь не разбудить Билли, потом оборачиваюсь и смотрю на него: сопит, как поросенок. – Шестой пункт в моем списке – это назвать в честь тебя звезду. – Я поворачиваюсь обратно к окну. – Надеюсь, что делаю это правильно. Все другие способы кажутся такими ничтожными. Вчера вечером я попросил у папы семян, это мой восьмой пункт. Папа спросил, имею ли я в виду семена, которыми кормят птиц, или те, которые сажают в землю. Я ответил, что те, которые сажают, а папа заявил, что это неважно: у него нет никаких.
Я вцепляюсь в ковер пальцами ног. Мама настолько важна для меня, что, боюсь, никакое прощание меня не устроит. Я глубоко вдыхаю и спрашиваю:
– А назвать звезду – этого будет довольно?
Я смотрю вверх, на небо, и лунные лучи омывают мне лицо серебром. Одна звезда светит ярче остальных, и я прижимаю палец к стеклу. Остается крошечная планетка тепла.
– Я называю эту звезду «Мама», – шепчу я. – Прощай, мама.
В глазах у меня щекочет. Я внезапно понял, что звезда все еще ярко светит и что она вечно будет там, где сейчас. А мама – нет. Это так неправильно.
В пять сорок три утра Билли будит меня и говорит, что ему опять приснился кошмар. Я снова отвожу его в мамино кресло и обещаю, что расскажу ему еще про мальчиков, которые переплыли океан в кресле.
