Он ответил недовольно:
– Раз не прибил, приходится отказываться от подвигов.
Она всмотрелась в него с прищуром.
– Но ты сам, мне показалось, не очень к ним стремишься?
– Совсем не стремлюсь, – ответил он хмуро. – Глупость какая-то.
Она сказала тихонько:
– Алац разве не может снова расправить крылья?
– Может.
– Тогда ты бы за один день, а то и раньше…
Он покачал головой.
– Крылья не для того, чтобы перевозить преступников из одной тюрьмы в другую.
Часть II
Глава 1
Город остался за спиной, а когда Мелизенда как-то оглянулась, даже городская стена исчезла из поля зрения, а Ютланд все покачивается в седле такой же молчаливый и загадочный, рядом с Алацем бесшумными прыжками мчится черный и все еще страшноватый хорт, по сторонам даже не смотрит…
Солнце сначала жгло макушку, потом опустилось ниже и начало светить в глаза. Мелизенда морщилась, закрывалась ладошкой, наконец не утерпела, пустила лошадку рядом с грозным Алацем, но снова Ютланд не повел на нее даже глазом.
Впереди длинная густая роща, а когда кони вбежали под широкие ветви в тень, Мелизенда поняла, почему деревья растут такой длинной полосой, за нею небольшая речушка, деревья спускаются к самой воде и зачем-то опускают в нее ветви.
Такие же точно высятся и на той стороне. Алац, не замедляя рыси, сбежал вниз, брызги воды разлетелись в обе стороны, а через минуту оказался на том берегу, странно сухой, словно какой-то гусь.
Лошадка Мелизенды горестно вздохнула, но собралась с силами и тоже влетела в бурный поток. У нее что-то пошло не так, вода несколько раз вообще едва не утащила ее вместе с хозяйкой вниз по течению, а когда выбрались к поджидающему их Алацу, Мелизенда уже вся вымокла, а в сапоги набралось воды по самый верх голенищ, где чавкает при каждом движении, квакает и даже вроде бултыхается.
Ютланд все такой же неподвижный, будто по-прежнему едут по ровной, как стол, степи. Мелизенда, потеряв терпение, поравнялась с ним и сказала как можно менее капризным, но все же капризным голосом:
– Ты обещал меня жалеть!
Он даже не повернул голову, а буркнул только спустя некоторое мгновение:
– Ну и что?
Она взвизгнула:
– А ты не видишь, какая я жалобная?
Он подумал, все же повернул голову и оглядел ее с головы до ног так, будто только что увидел:
– Ну как бы да…
– Жалобная? Увидел, наконец?
– Если жалобная, – проговорил он, – то могу сделать только еще жалобнее. Если хочешь, конечно. Мы в дороге, не заметила?
Она отшатнулась.
– Чего это я восхотела бы стать еще жалобнее? Хотя вам, мужчинам, это нравится! Вы тогда кажетесь себе такими могучими великанами!
Он пожал плечами.
– Мне показалось, тебе это самой хочется. Когда жалобная, то стараешься выжимать что-то для себя.
– Что?
Он снова пожал плечами.
– Дядя Рокош сказал, женщин не понять…
– Вот-вот!
– …потому что они сами себя не понимают. А ты понимаешь?
Она крикнула:
– Я хочу, чтобы ты меня обсушил, закутал в теплое одеяльце и дал отдышаться!
– Фух, – сказал он с облегчением, – это могу. А то испугался, у тебя ж запросы… Алац, к тем деревьям!
Хорт первым ринулся вперед, хотя ему никто приказов не отдавал, но он не работник, а друг, потому сам знает, что делать в команде, быстро обследовал группу самых толстых вязов, обнюхал траву вокруг, приглашающе гавкнул.
Ютланд в самом деле снял ее с седла, стер повисшие брызги, она сладостно дала закутать себя в теплое одеяло и усадить, как куклу, у дерева, прислонив спиной к шершавому стволу.
А еще он моментально сгреб в кучку нападавшие с деревьев сухие веточки, дважды ударил кресалом. В крохотном шалашике с готовностью вспыхнул огонь, Мелизенда счастливо потянула к нему озябшие руки.
Ютланд расседлал коней, с Алаца снял оба мешка, перед озябшей Мелизендой появилось что-то вроде скатерки, на которую выложил неизменные хлеб и сыр.
– Если жаждешь мяса, – сказал он, – только пискни. Хорт для тебя принесет сразу же. Он тебя вроде бы уже принял. Хоть оленя, хоть кабана, хоть гуся.
– Но сам сожрет большую часть? – спросила она. – Тогда пусть ловит то, что любит больше всего. А я так… немного с краешку.
– Он жрет все, – предупредил Ютланд. – Может принести вот такенного водяного тритона! Или змею толще твоих ног и длиннее твоих волос.
Оба зябко передернула плечами.
– Нет-нет, тогда лучше гуся. Или утку. Но за волосы спасибо.
Он кивнул, но ей почудилось, что по его словно выкованным из металла губам скользнула улыбка. Пусть даже только тень улыбки, но все равно, это же Ютланд, холодный, как вечный лед на вершинах гор!
Хорт в самом деле вернулся удивительно быстро, словно гусь поджидал его прямо за кустами, посмотрел на Ютланда, потом на Мелизенду жуткими красными глазами и вдруг сунул еще живого гуся ей в руки.
Мелизенда машинально взяла, а гусь ощутил, что хватка послабее, принялся вырываться. Ютланд тут же оказался рядом и моментально свернул ему шею.
– Хочешь, – спросила Мелизенда растерянно, – чтобы я его ощипала?.. Я не умею… хотя, может, и умею, но не пробовала…
– Тогда придется ждать до завтрашнего дня, – сказал Ютланд. – Давай покажу. Потом перед другими принцессами будешь бахвалиться дивным умением потрошить гуся.
– В обморок упадут, – предположила Мелизенда.
– Так это же здорово? – сказал Ютланд кровожадно. – Если еще и помрут в ужасе, то вообще останешься единственной в мире!
Она фыркнула.
– Разве я и так не единственная? Запомни, я лучшая!.. И тебя сделаю счастливым, как бы ты ни сопротивлялся!..
Ютланд хмыкнул, и пока она хватала ломти хлеба и сыра, быстро содрал шкуру вместе с перьями, бросил в кусты, хорт тут же прыгнул следом, а Ютланд выпотрошил добычу и, наколов на прут, отгреб в сторону багровые угли и разместил над ними тушку.
Мелизенда, выказывая, что понимает тонкости приготовления пищи на костре, что на самом деле не на костре и даже не на углях, а над раскаленными углями, заметила дымящийся уголек и палочкой откатила его обратно к пылающим сучьям.
– У тебя нехилые запросы, – проговорил он с насмешкой. – Лучшая… заставлю… сделаю… не смей перечить…
