– Здорово.
Через несколько дней мы поедем кататься на лыжах. Раньше я никогда не каталась и немного побаиваюсь. Не уверена, что водные лыжи пошли бы у меня лучше. Я снова смотрю на пруд в парке. Он замерз, и по нему прогуливаются лебеди.
– Ой! – показываю я. – Смотри, там лебеди!
Он тихо смеется и оттягивает меня от окна.
– Мне нужно пойти переодеться, – говорит он. – Я зайду за тобой, прежде чем спускаться вниз.
– Мне страшно, – признаюсь я.
– Не бойся, – мягко говорит он, чмокая меня в нос. Я целую его в губы, не желая, чтобы он уходил. Он медленно отодвигается.
– Можно с тобой? – отчаянно спрашиваю я.
Он изумленно на меня смотрит.
– Тебе правда так нужно переодеться? – Я знаю, что веду себя немного маниакально. – А мне нужно переодеваться? Надеюсь, что нет – это мой лучший наряд.
– Ты прекрасно выглядишь, – говорит он.
– Ты тоже. Тебе ведь не обязательно переодеваться, правда?
Я целую его и толкаю на кровать. Он со смехом пытается встать, но я не даю, и наконец он сдается, лежа на кровати со мной в объятиях.
– Хорошо, я не буду переодеваться, – говорит он.
– Уф!
– Но вскоре нам нужно спуститься вниз.
– Хорошо.
Но не сейчас.
Я держу Лукаса за руку, пока мы вместе идем по коридору – туда, откуда пришли. Вокруг ни души, мы спускаемся по лестнице и поворачиваем налево. Лукас отпускает мою руку, и я иду за ним к большой двери. Он толкает и открывает ее. Сразу слышатся голоса, и я инстинктивно делаю шаг за спину своего парня, прежде чем успеваю отругать себя за попытку спрятаться. Он снова берет меня за руку и вводит в огромный зал с темно-красными стенами, на которых развешаны картины маслом. На старинных позолоченных стульях сидит несколько незнакомых мне человек, и я снова чувствую себя как во сне, когда вдруг раздается радостный крик:
– ЛУКАС!
Темноволосый мужчина лет тридцати вскакивает и спешит заключить моего парня в медвежьи объятия. Они хлопают друг друга по спине и радостно прижимаются друг к другу щеками, болтая что-то по-немецки. Я слишком взволнована, чтобы что-нибудь разобрать, но мужчина вдруг поворачивается ко мне.
– Ты, наверное, Элис, – дружелюбно говорит он, взяв меня за руку. – Я Маркус.
Вдруг нас окружает множество людей. Я знакомлюсь с женой Маркуса, Евой, спокойной и красивой, и вполне милой. Их сын, Макс, – пухлощекий малыш со светлыми волосами и озорной улыбкой, а сестра Лукаса, Фрида, – теплая и гостеприимная. Мне почти не удается пообщаться с почтенной тетушкой Лукаса, его строгим дядей и двумя кузенами, у одного из которых есть жена и маленькая дочка лет пяти, потому что Фрида быстро уводит меня к одному из старинных диванов. Она немного выше меня и довольно крупная. У нее светлые волосы до подбородка, зеленые глаза и ослепительная улыбка. Она на два года старше Лукаса, значит, ей двадцать шесть.
– Я так рада наконец с тобой познакомиться! – восклицает она, когда мы садимся. Лукас остается стоять посреди многочисленного семейства. – Поверить не могу, что младший братик так долго тебя от нас скрывал! – Я смущенно смеюсь и пожимаю плечами. – Но наконец ты здесь. – Она гладит меня по руке. – Расскажи все о себе!
– Гм…
– Фрида, оставь ее в покое! – восклицает Маркус, вместе с остальными членами семейства возвращаясь к помпезным диванам и стульям.
Фрида шипит ему что-то по-немецки, и Маркус закатывает глаза. Она быстро поворачивается обратно ко мне.
– Не обращай внимания на брата. Он зануда.
Мне он совсем не кажется занудой, но, видимо, она шутит.
– Нам надо столько всего обсудить! – восклицает она.
– У вас будет четыре дня, – по-немецки говорит Маркус, а потом извиняется передо мной по-английски.
– Все в порядке, я поняла, – говорю я. – Мой немецкий не очень хорош, но я стараюсь учиться.
– О! – Фрида с любовью гладит меня по руке. – Лукас, она просто прелесть!
– Не волнуйся, – говорит Лукас. – Пока ты у нас, мы будем говорить по-английски.
Мне неловко.
– Вовсе не обязательно…
– Конечно, будем! – восклицает Фрида. – Прекрасная возможность попрактиковаться.
– Не похоже, что вам нужна практика, – заверяю я. По-моему, они превосходно говорят по-английски.
Открывается дверь, и все встают – заходит мать Лукаса с худым седоволосым мужчиной старше ее лет на десять. Я вскакиваю вместе со всеми. Атмосфера кардинально меняется.
– Садитесь, садитесь, – говорит фрау Хойбер по-немецки, подкрепляя слова жестами. Лукас кивает мне, давая понять, что я должна остаться на ногах. Я стою, стараясь не выдать волнения.
– А, Лукас, – говорит она, заметив младшего сына.
– Здравствуй, мама, – отвечает он. – Папа.
Он подходит к ним, целует ее руку и пожимает его. Я перебираюсь через ноги его многочисленных родственников, заметив, что словно во сне, умолкли даже дети.
– Добро пожаловать в наш дом, Элис, – говорит его мама с ледяным, пронизывающим взглядом.
– Спасибо.
Неожиданно для себя самой я слегка поклонилась. Что за черт?
– Папа, это Элис. – Лукас говорит по-английски. Надеюсь, они не слишком против.
Его отец бормочет что-то в знак приветствия.
– Думаю, можем идти, – говорит его мать. И это не обсуждается. Все остальные снова вскакивают на ноги. Мы терпеливо ждем, пока мать и отец Лукаса заходят в соседнюю обеденную комнату, где длинный стол из красного дерева заставлен фарфором. Его мать садится на одном конце стола, отец – на другом. Лукас садится рядом со мной и сжимает под столом мою руку.
Вечернее чаепитие проходит в формальной обстановке, и я чувствую себя слишком неуютно, чтобы наслаждаться многочисленными угощениями. Фрида пытается завязать со мной беседу, но, стоит ей увлечься, отец цыкает на нее по-немецки. На это неприятно смотреть. Наконец его родители уходят в компании почтенной тетушки и строгого дяди, и обстановка в комнате становится гораздо расслабленнее – остаются только молодые люди и дети.
– Иногда мне кажется, что мы живем в девятнадцатом веке, – шутит Фрида, и я невольно начинаю хихикать, хотя Маркус тяжело вздыхает на ее замечание. Она демонстративно закатывает глаза, и я рада, что нашла родственную душу. Думаю, мы хорошо поладим.
Позднее нам с Лукасом удается ускользнуть в сад. Быстро темнеет, на улице холодно, но ветра нет. Мы проходим мимо искусственного пруда к озеру. Там стоит беседка, украшенная сияющей гирляндой, с ее крыши свисают сосульки. Мы стоим у входа, и Лукас прижимает меня к себе.
– Как здесь красиво, – не устаю восхищаться я. – Поверить не могу, что ты среди всего этого вырос.
